Ловушка (СИ) - Штиль Жанна - Страница 29

Раскрасневшийся от удовольствия Хартман, поглядывая на двух сестёр, уплетал за обе щеки ровные прямоугольники пирога с капустой и грибами, шумно запивая чаем, поглядывая на квадраты творожного печенья.

— Может быть, вам предложить фасолевого супа с капустой и рисовой каши с грибами? — Наташа заподозрила, что мужчина чертовски голоден. Или любит поесть, о чём говорило его плотное телосложение. Да, она могла ограничиться чаем с пирогом, но Вилли пока числился женихом Эрмелинды, и она не совсем понимала, как та относится к нему. А если это любовь? Игнорировать будущего родственника неразумно. Тем более торговца.

— Как вы сказали? Каша рисовая с грибами? Не пробовал никогда.

Выглянув в коридор, подозвала Гензеля, давая ему указания…

— Кушайте, не обращайте на нас внимания, — подвинула Вилли кубок с вином, пиалу с супом, блюдо с кашей, нарезанный треугольниками хлеб, предусмотрительно расстилая на его колене салфетку, радуясь, что прислуга не успела опустошить котелки. — Мы только что пообедали.

Эрмелинда отошла к окну, краснея за своего воздыхателя, вспоминая красавца-барона, глаза которого ей снились еженощно и не давали думать ни о чём другом.

Пфальцграфиня составляла компанию торговцу, отпивая из кубка ароматный чай, приготовленный по её рецепту из листьев смородины, малины, мяты и лесной земляники.

— Божественный вкус, госпожа Вэлэри, — мужчина умиротворённо откинулся на высокую резную спинку стула, присматриваясь к хозяйке.

— Вы хотели поговорить, — мягко напомнила ему Наташа, подозревая, что Вилли, разомлевший после сытного обеда, не отказался бы вздремнуть.

— Да, конечно…

Разговор снова свёлся к тому, о чём девушка рассказывала за памятным обедом. Пришлось всё повторить, выуживая из памяти подробности. Чего не знала, домыслила, подводя повествование под логические выводы.

— Что вы, господин Вилли, сумму взноса определяют члены союза путём голосования…

— Зовите меня просто Вилли, без церемоний, госпожа Вэлэри…

— Да, Вилли, почему бы и нет, — обаятельно улыбнулась, однако, не отвечая на его панибратский жест ответной просьбой, — если вы из вашего следующего речного путешествия привезёте то, что я попрошу. По сходной цене.

— Сочту за честь, — ответно широко улыбнулся, являя недостающий зуб в верхнем ряду. — На чём мы остановились? Ах, да… Ввозная пошлина, таким образом, определилась в два солида с корабля, вывозная — пятнадцать, с тем условием, что венецианцы не будут привозить на своих кораблях товары амальфитанцев, барийцев и евреев. Вы должны такое знать!

— Говорите, тридцать лет назад? Императоры Василий и Константин? Помилуйте, я не могу этого знать и не должна. У меня в семье мореплавателей нет, мне простительно такое незнание, — рассмеялась, устав от не интересующей её беседы и надоевшего собеседника.

Эрмелинда участие в разговоре не принимала, тяжело вздыхая. Вилли на неё совсем не обращал внимание. Ну и не надо. Думать о другом мужчине гораздо приятнее.

— Пожалуй, оставлю вас, — поспешила откланяться Наташа. Надоел этот торгаш! — Вам, наверное, хочется пообщаться наедине. Спасибо, господин… э-э-э, просто Вилли, за содержательную и познавательную беседу. — От промелькнувшей мысли, что торговец может припереться завтра, подстраховалась: — Ждём вас в пятницу к обеду. — Подала ручку для прощания. Уф-ф, зануда!

И только поздно вечером, вернувшись в спальню, на кровати обнаружила развёрнутый свёрток с подношением будущего родственника. Отрез шикарной шёлковой тяжёлой ткани цвета тёмной хвои. Первой появилась мысль — вернуть. Остановило незнание этикета этого времени. Вспомнила, как вернула подарок Карлу. Здесь же, Вилли Хартман — жених сестры. Совсем другое дело. Дань уважения, как хозяйке замка и будущей свояченице?

Карл… Вот, вспомнила некстати. Наташа посмотрела на Гензеля. Теперь он, подхватив с газона сучковатую ветку с шипами, улёгшись на столешницу колодца, водил ею по воде, окуная, хлопая, бурча под нос, разговаривая с собой.

Незаметно для себя, она привязывалась к мальчишке. Шустрый, исполнительный, искренний в своих переживаниях и сомнениях, любознательный и открытый. Надо определить его к Жуку обучаться грамоте. Да, на следующей неделе она возьмёт у писаря приходно-расходные книги и попробует в них разобраться.

Подношение от Карла фон Фальгахена пришло в четверг с гонцом. Хорошо, что ей сообщили сразу и сержант с сопровождающим не успели уехать, оставшись поесть и передохнуть. Путь от замка арийца до поместья фон Россена был намного короче, чем от замка Бригах и, как поняла девушка, проходил по другой дороге, сворачивая за Рейном влево.

Отец сидел в кабинете перед открытым ларчиком, опершись на руку, задумчиво потирая лоб. Глянув на торопливо вошедшую дочь, вопросительно поднял брови:

— Посмотри на это, — подвинул к краю стола низкий широкий ящичек, довольно улыбаясь и разворачивая его так, чтобы солнечные лучи падали на поверхность украшения, находящегося в нём.

Пфальцграфиня, заглянув, замерла:

— Что это? — Такого она не видела никогда и нигде. Камни, впитывая солнечный свет, преобразовывали его в лучащиеся многоцветные звёзды, завораживали таинственным «лунным» сиянием, мерцали нежным блеском отшлифованных поверхностей. В горле пересохло.

— А ты примерь, — сиплый голос Манфреда выдавал волнение.

Наташа аккуратно достала подношение, растягивая в стороны. Колье. В виде вытянутого остроугольного треугольника, с зауженного конца которого стекала крупная дождевая капля сапфира. На тонких золотых цепях, переплетённых между собой в густую сеть, от вкраплений самоцветов искрило в глазах. По паутине благородного металла разбросаны кабошоны изумрудов, звёздчатых рубинов и сапфиров с эффектом астеризма, аметистов, опалов, других незнакомых камней, но столь же великолепных.

— Это нужно немедленно вернуть, — небрежно бросила тяжёлую безделушку в шкатулку, захлопывая её.

Фон Россен подпрыгнул, рванув на себя ларчик за край, придавливая к столу:

— Ты знаешь, как-кая цена этого ук-крашения? — он заикался, сглатывая слюну и тараща глаза, боясь верить услышанному.

— И что? — Конечно, она понимала. — Он покупает меня. И это уже второй раз.

— Сядь! — рыкнул пфальцграф, не спуская горящего взора с дочери, кивая на стул рядом со столом.

Девушка подчинилась. Сердце колотилось, дыхание сбивалось. Отец не походил на того, каким предстал в первые дни знакомства. Видимо, недомогание и постоянные боли действовали на него угнетающе, а теперь… Возбуждённый громкий голос, требовательные властные нотки…

— Что было в первом подношении? — Мужчина придвинул ящичек к себе, накрыв рукой крышку.

— Не знаю, я не смотрела.

— Ты хочешь сказать, что вернула подношение? — казалось, он побледнел, захлебнувшись судорожным вздохом, прикладывая ладонь к груди в области сердца. — Ты понимаешь, что этим оскорбила его?

— Я не стану его женой и он не отомстит мне за это, — Наташа встала, склоняясь над столом, стараясь выдернуть шкатулку из-под руки отца. Но не тут-то было! Манфред уцепился в неё мёртвой хваткой. — Отдайте, это не вам поднесли, и я вправе сделать с этим всё, что захочу.

— Нет, решать буду я, что ты будешь с ним делать, — шипел папенька, уже двумя руками уцепившись за спорный предмет, морщась, игнорируя покалывание за грудиной.

— У меня есть жених, и я от другого мужчины ничего не возьму, — тащила шкатулку на себя.

— Жених! — фон Россен дёрнул ларчик, вырывая из рук дочери, падая в кресло и опуская его себе на колени, обхватывая. Сильная какая! Кто бы мог подумать! — Где он? Я не вижу не только твоего жениха, но и самого незначительного подношения от него. Даже Хартман не приходит с пустыми руками. Никогда! — Указательный палец папашки взмыл вверх. Голос сорвался на визг. Эх, напрасно Наташа его лечила! Пусть бы он охал и ахал, корчась от боли в постели! Ещё и Хельгу ему подсуетила для радости бытия. Она свела брови к переносице, сопя. — Где его уважение к твоей семье? — Грохотал голос пфальцграфа. — Где его подношение? Он нищий? Нет у тебя никакого жениха!