Заноза Его Величества-2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 45

И не знаю, о чём думает Катька, сжав мою руку. Лично я клянусь, что однажды я её выслушаю. Приму Катькину исповедь о том, как вышло, что они с Гошкой переспали. Если они переспали. Слишком уж невинно, с уверенностью честного человека он её обнял, заставив меня сомневаться в своих выводах. Но Катьке я слово дам, потому что знаю, это будет её мучить и жечь изнутри, пока она не признается.

И пусть меня пришибёт этой дурацкой дверью, если я нарушу слово, но клянусь: что бы она ни сказала, это никогда не встанет между нами.

Уж не знаю, как это выходит. Как-то легко, просто, естественно, само. Словно мы репетировали. Нет, словно мы всю жизнь так живём. Я, лёжа с одной стороны читаю Машке книжку, а потом она засыпает у Дарьи на руках под незамысловатую песенку.

— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Придёт серенький волчок, тебя схватит за бочок… — продолжая мурлыкать себе под нос, перекладывает Даша Мариэль на подушку. Я укрываю дочь одеялом. И взявшись за руки, мы выходит из её спальни на цыпочках.

— Я знаю, что ты устала, — останавливаю я Дарью в коридоре, — но очень хочу, чтобы ты поехала сейчас со мной.

— Куда?

— В храм. Или в центральный собор, как его ещё зовут, — послюнив палец, я тру щёку, где у неё от слёз размазалась косметика.

— Ночью? — удивляется она. — В храм?

— Тебя это останавливает?

— Никогда. Только можно я переоденусь?

— Конечно. Тогда пойду удостоверюсь, что парни проводили Катарину до дому, и жду тебя внизу.

На самом деле, моих парней нет нужды перепроверять. Уверен, что проводили. Знаю, что доставили. И сделали не только это. Но мне очень надо кое-что взять. А я что-то волнуюсь и не хочу, чтобы Даша спрашивала зачем я вернулся в свою комнату.

— А если бы я не согласилась, ты бы поехал без меня? — уже в карете всё равно умудряется она задать какой-то каверзный вопрос, на который я даже и не знаю, как ответить.

— Да, хоть с одной стороны это и потеряло бы смысл.

— А с другой?

— А с другой — всё равно бы поехал, — всё же стараюсь я все карты не раскрывать.

Сегодня в храме вывесили гобелен, который раньше висел у меня в кабинете.

Хоть в палату к Эрмине меня и не пустили, я должен с ней поговорить. И раз эти полотна — часть её, я надеюсь, она меня услышит.

Я так виноват перед ней, что мне, наверно, никогда не замолить это. Но я хочу, чтобы она знала — я не держу на неё зла. И никогда бы так не поступил, если бы мог себе представить, что это для неё окажется таким ударом.

Она всегда казалась такой холодной, отстранённой, строгой, волевой, несгибаемой. Но я попал в самое больное место — забрал у неё Мариэль и словно сердце вырвал из груди. Не объяснил, что тоже по ней скучаю. А сделал это в качестве наказания. Непростительный, низкий, подлый поступок по отношению к ним обеим. И хуже всего, что несправедливый по отношению к Эрмине.

Но даже если бы с Эрминой всё было хорошо, я бы всё равно привёз сегодня Дашку в храм. Я решил это после разговора с Бартом. Вернее, что должен это сделать я понял когда-то много раньше, но именно Барт подтолкнул меня к тому, что ничего нельзя откладывать на завтра. Ведь завтра у нас может и не быть.

— Знаешь, что я хочу тебе сегодня сказать весь день? — обнимаю я её покрепче, сидя рядом в карете.

— Что ты любишь меня? — поднимает она лицо, упираясь затылком в грудь.

— И это тоже. Но ещё, что я подумал и понял: я не прав. А если совсем честно, то я даже не подумал. Просто почувствовал это, едва за тобой закрылась дверь: вопросы войны и денег тоже тебя касаются. И я хочу, чтобы у нас друг от друга не было секретов. Хоть мне это и сложно.

— Понимаю. Ты привык со всем справляться сам, потому что всегда был один. Быть монархом — очень одинокая работа, — как всегда находит она мне оправдания намного лучше, чем я сам их нахожу.

И, как всегда, у неё получается просто и мудро. А тот панегирик во славу самодержавия, что от слов «сам» и «держать», что я подготовил, пока её ждал, как-то уже и не пошёл.

— В общем, я буду стараться быть с тобой откровеннее. Сразу предупреждаю, мне будет это невыносимо. Я буду упираться, сопротивляться, психовать. Тебе придётся вытягивать из меня признания клещами — я не привык ни с кем делиться — но я буду очень стараться.

— Начнём прямо сейчас? — поднимается она. — Где-то тут у меня как раз завалялись клещи, — усаживается на колени ко мне лицом. И я жду просто кокетства, лёгкого флирта. Вот только когда я уже запомню, что от неё никогда нельзя ничего ждать. — Что случилось на том совете за закрытыми дверями, что на вас обоих, на тебе и Барте, после него лица нет? — спрашивает она совершенно серьёзно.

— Уф! Как ты с места в карьер-то, — выдыхаю я. — Много чего.

— Начти по порядку, — поднимает она ладонь и загибает мизинец. — Во-первых…

— Шарлота де Бри уже прибыла в Маратон. Уже, — добавляю я, потому что вижу: Дарья не понимает, что в этом такого необычного.

— Маратон — это же наш единственный порт?

«Наш» — как же это греет душу.

— Да, и мы ждали её не раньше, чем через неделю, и никак не в Маратоне, и уж точно не на корабле. Это значит, что есть путь через Холодный океан напрямую до Трэса — вот что жена императора хотела мне продемонстрировать своим появлением. Я отправляюсь завтра с утра. Поедешь со мной?

— Ещё не знаю. Но, мне кажется, это хорошая новость и ты улыбаешься, значит, расстроило тебя не это, — откидывает она назад со лба мои волосы.

— Как посмотреть. Вряд ли я стану её любимчиком, когда она узнает, что в гостях у нас не её падчерица, а какая-то проходимка. И трудно сказать, как отреагирует на то, что проделала такой путь зря.

— А мне уже хочется на неё посмотреть, — усмехается Дашка. — Сколько ей? Под сорок?

— Чуть за тридцать, — прикладываю я к щеке её ладонь, откровенно любуясь.

— Ух ты! — многозначительно прищуривается она. — Вот только если она не дура, то вряд ли вообще поехала бы сама, просто отправила бы кого попроще. И уж тем более не стала бы тебя так откровенно соблазнять, демонстрирую тайные знания морской навигации. Не криви душой, Гош, ты не хуже меня знаешь: ей что-то надо.

— Один – ноль, в твою пользу, — улыбаюсь я, искренне восхищаясь. — Ты не просто безумно красива, ты божественно умна, душа моя. Продолжим?

— Играть в угадайку? И что будет за приз, если я выиграю? — шепчет она в самое ухо.

— А что ты хочешь? — так же вкрадчиво шепчу я.

— Э-э-э... небо в алмазах?

— Могу предложить только постель в крошках. Например, поздний ужин. Или завтрак?

— Вот умеешь ты торговаться. Это же намного лучше! Договорились, — улыбается она и снова поднимает руку, держа мизинец. — Давай номер два.

И загибает безымянный палец.

— В казне нет денег. И это, честное слово, и меня, и Барта очень расстроило.

— Это уже было, — отмахивается она. — И ты уже нашёл отличное решение. Что бы ни говорила эта скряга Дора, плевать на неё. Это твои деньги. Тем более по глазам вижу, что ты вернёшь сторицей.

— Серьёзно? Это правда написано у меня в глазах? — раскрываю я их широко.

— Да, да, вон прямо нули мелькают, — усмехается она. — Давай дальше.

— Может, хватит на сегодня плохих новостей?

— Не-а, — пересаживается она поудобнее, хотя, подозреваю: вот сейчас откровенно соблазняет. Стискивает бёдра. — Чувствуешь, как сжимаются клещи? Я подскажу: ты не отпустил бы меня обратно в мой мир, как бы важно это ни было, если бы то, что будет происходить здесь не было во сто крат хуже. Настолько плохо, что даже Феодора посерела и расплакалась. Война, мой дорогой. Нам грозит настоящая война?

— Возможно, — вздыхаю я. — Но сначала попробуем договориться на уровне духовенства. На днях в Колхикон отправится Дамиан. Туда же приедет архиепископ. Вот в зависимости от того как пройдут переговоры, так и построим беседу с Филиппом.