Дариар. Начать сначала (СИ) - "Amaranthe" - Страница 47

— Нет, не пришел, — мне ответила Иельна. — Мы думали, что ты тоже не сумел выбраться. Но, по крайней мере, твои дружинники могли определить, что ты жив.

— И что нас связывает? — я отвернулся от костра и пристально посмотрел на подобравшихся Теней. Ответил мне Эвард, закатав рукав и продемонстрировав, словно выжженное, клеймо в виде пламени на запястье. Клеймо было небольшим по размеру, и, если присмотреться, насчитывало два огненных язычка. Понятно, эта штука у них на руках держится до тех пор, пока я жив. А количество язычков — это вероятно порядковый номер в системе дружины. Интересно. — А количество язычков меняется, если кто-то… — я замолчал, не зная, как окончить эту фразу. Но Тени глупыми не были, поэтому, переглянулись и покачали головами. Значит, нет. И место того же Сайруса, который шел под номером три, осталось вакантным.

Я отвернулся от своих дружинников, которые снова начали активно переговариваться, разглядывая карту, разрабатывая маршрут, по которому нам предстоит двигаться в мое герцогство. Я в этом ничего не понимал, поэтому старался не лезть со своими советами, оставляя это действительно серьезное и важное дело профессионалам. Посмотрев с минуту на огонь, я подошел к Айзеку.

— Ты как?

— Бывало хуже, — он попытался улыбнуться, но его болезненная гримаса больше напоминала оскал.

— Куда ранили? И где?

— Там, в той комнате, кинжал словил в плечо, — Айзек замолчал, а потом посмотрел мне в глаза. — Герцог, если бы не вы… Я знаю, что и так давал вам клятву служить и защищать, но… Мы ведь все нарушили эту клятву, когда потащили вас в Гарнизон. Мы так хотели отомстить, что забыли первое правило дружинника — наш герцог должен выжить любой ценой. А получилось так, что, попав не без нашего участия в ловушку, герцогу пришлось самому вытаскивать нас. Ребят, конечно, жаль, но мы сами виноваты. Это Верун наказал нас за наше самомнение и непомерно раздутое эго. Мы дали клятву и сами поплатились, когда нарушили ее. Единственное, что спасло хотя бы меня и Лорена — это ваше отношение к нам. Герцог не должен защищать свою дружину, если те не могут ответить ему в том, в чем клялись сами. Вы вправе наказать нас так, как посчитаете нужным. Любое ваше решение Первый дружинник узнает даже на расстоянии, его клеймо скажет это за вас. Если вы отречетесь от нас, как от вашей дружины, то так оно и будет, вашему решению, герцог, мы перечить не станем, — последние слова Айзек буквально прошептал. Было видно, как тяжело ему даются эти слова, как в моральном плане, так и в физическом.

— Э-э-э, — я нервно обернулся на троих оставшихся в строю дружинников. — А вы что скажете?

— Мы оправдаем, — Эвард опять говорил за всех, склонив голову. Твою мать, и что мне делать?

«Повинную голову меч не сечет. А вообще, он прав. Нехрен было тащить своего патрона на бойню. Они ведь предполагали, что будет бойня. Я даже больше скажу, что буду не удивлен, если узнаю, что они на нее рассчитывали».

— Заткнись, — еле слышно, практически про себя прошептал я.

«О, ты уже сам себя начал затыкать. Забавно. Знаешь, что у такого понятия есть вполне определенный медицинский термин — шизофрения называется, что не далеко от истины в нашей с тобой ситуации».

— Да кто ты такой?

«Я? Я — это ты, чувак, смирись с этим. И на нас уже косятся, так что прекрати изображать из себя идиота и ответь этому бедолаге, пока он не решил, что стал ронином и не совершил сеппуку. Тем более ножичек у него вполне подходящий. Не получится с первого раза, во второй точно удастся, ведь за кинжальчиком даже наклоняться не нужно».

Я даже спрашивать не буду, что такое «сеппуку», просто приму за данность, что у меня действительно раздвоилось сознание. И произошло это в тот момент, когда Люмоус совершал какой-то отвратительный ритуал. Вот только если раньше мое второе «я» все-таки больше помалкивало, создавая иллюзию нормальности моей головы, то теперь оно все чаще лезет, дает советы, часто действительно разумные, и отпускает комментарии, которые все чаще и чаще ставят меня в тупик, потому что я могу поклясться, что никогда раньше не сталкивался с подобными понятиями. Я вздохнул, в одном голос прав — дальше молчать уже просто нельзя.

— Я думаю, что вы достаточно наказали себя сами, — после этого я поднялся и подошел к Льюису. Я не верю, я та скотина говорила правду, но пару непонятных моментов выяснить было необходимо, как минимум, чтобы разрешить эту непростую ситуацию и больше к ней не возвращаться. — Льюис, ты знаешь кто такой Саймон Трейн?

— Знаю, — Льюис поморщился. — Это тот следователь, который вел мое дело.

— А обвинили тебя…

— Меня обвинили в том, что дочь герцога Донавальда Элоиза покончила с собой.

— А ты-то тут причем? — я удивленно посмотрел на лекаря, который в этот момент разглядывал свои руки. Красивые руки, кстати: сильные, с длинными подвижными пальцами — эти руки не смогла изуродовать даже жизнь бомжа.

— Ну… как оказалось, я не досмотрел. Не сделал все, что было в моих силах, чтобы не допустить, — Льюис перестал рассматривать свои ладони и прямо посмотрел мне в глаза. — Я хороший целитель, Кеннет. Я без ложной скромности могу назвать себя одним из лучших, но я не лечу душевные недуги. Я в них не разбираюсь, но это понятно — невозможно объять необъятное и в совершенстве разбираться в болезнях тела и болезнях духа. Я докладывал герцогу, что с Элоизой что-то не так, совсем не так. Предпосылки-то были. Я даже настаивал на том, чтобы показать пэри специалисту, но герцог даже слышать об этом не захотел. Более того, меня приказом герцога отстранили от девушки, и я не мог ни на что повлиять. В итоге она опустилась обнаженная в горячую ванну и вскрыла себе вены. Не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что у нее не было желания заканчивать свой земной путь, а просто хотелось посмотреть, как изменится цвет пены. Но в итоге все равно обвинили меня, отобрали мой чемоданчик и лишили права заниматься целительством, собственно, как и титула. Я не всегда был обычным бродягой без роду и племени. Я пэр, теперь уже бывший, из хорошей семьи потомственных лекарей. Но получилось так, как получилось.

— Как-то это все… — я потер шею. «Спроси его, а он что может вот так запросто обсуждать с посторонним своего пациента?», — я вздрогнул и посмотрел на Льюиса. — А разве ты можешь говорить об этом? — выпалил я, не до конца понимая, в чем дело.

— Я сейчас не лекарь официально, поэтому, да, могу, — Льюис невесело усмехнулся. — К тому же, это не тайна. Дело было такое громкое, что о нем не знали только глухие.

— Я не знал, — проговорил я тихо. — Почему этим делом занимался вообще десятник Гарнизона?

— В то время он десятником не был. Он только выпустился из Академии и был рядовым служащим, родовитым. Именно его родственные связи дали ему шанс проявить себя. Обычно новички занимаются ничем не примечательными делами, наподобие кражи кур, семейного насилия, максимум им дают право стажироваться в отделе идентификации. Тут же молодой и горячий сразу же получил все полномочия. В общем виноватого он нашел, благодарность герцога получил и сразу влился в Гарнизон, управляя своим десятком. — Поморщился Льюис.

— Я так и не понял, причем тут судебные разбирательства, следственные дела и Тени?

— Первые несколько лет их натаскивают, заставляя разгребать разные мелкие дела вместе с полисментами, проверяя их на деле, так сказать. Для того, кто хочет служить в Гарнизоне необходимо не только умение драться. Нужно проявить смекалку, настойчивость и беспрекословно выполнять любые приказы. Поэтому их буквально кидают на черновую работу, заполняя дыры в государственных структурах.

— Я правильно понимаю, что сейчас велика вероятность наткнуться на каких-нибудь провинившихся представителей Академии или еще не зарекомендовавших себя представителей Гарнизона элементарно на улице, когда объявлен красный режим? — нахмурившись, задал я этот, очень важный на самом деле вопрос.

— Нет, в настоящее время эта практика упразднена, собственно, как и Академия. — Я мысленно присвистнул. Да уж, лавочка с поставкой квалифицированных кадров прикрыта, а те, кого принимают в полицеймерство никто по сравнению с Тенями. Хотя качество они заменяют количеством, что тоже имеет под собой веские основания, в чем мы смогли не более пары часов назад убедиться.