Любовь Носорога (СИ) - Зайцева Мария - Страница 45

Не думать, не думать, не думать… Сосредоточиться на том, что будет. Не на том, что происходит сейчас, что там делают с его казачкой, с его маленькой чистой девочкой…

Вова продолжал изгаляться по телефону, получая кайф от расписывания того, что делают с Полиной. Паша слушал. И приказывал себе не заводиться. Не сходить с ума. И заводился. И сходил с ума. И чувствовал, как уже давно забытая разушающая ярость заливает через край, выносит мозг. Рядом Батя смотрел многозначительно, взглядом пытаясь урезонить, дать понять, что нельзя, что надо терпеть, что все потом.

А Носорог понимал, что все то время, когда он себя сдерживал, учился цивилизованно общаться, вести бизнес, работать, не быть зверем, все это улетело нахер в тартарары. Просто унеслось с воем в трубу. И осознавал, что, когда они приедут, из машины выпрыгнет не Павел Сергеевич Колосов, бизнесмен, учредитель, и тэдэ и тэпэ, а бешеный и безумный Носорог, который не будет слушать доводов разума, а просто, как берсерк, понесется вперед, ловя пули и насмехаясь над противниками. Потому что нельзя сначала дарить то, что дороже всего на свете, а потом забирать. Нельзя. Опасно это.

Когда они подлетели в большому бетонному ангару, Вова все еще говорил, все еще упивался своей властью. Рассказывал, как следил за Пашей, как пытался выяснить его слабые места, и выяснил. Буквально вчера вечером выяснил. И теперь Паша получит сполна за все. За все его унижения, да столько лет зоны особого режима, за все. Прочувствует на своей шкуре. Через свою, явно ценную для него, бабу.

Вова говорил и говорил, Паша рычал в трубку под одобрительное кивание Бати, и заводил своего бывшего друга еще сильнее.

Вова замолчал только, когда двери ангара вылетели, протараненные на полном ходу геликом. Паша выскочил из машины, не дожидаясь остановки, и понесся вперед. Его охрана отстала, и только Батя, полностью подтверждая звание сторожевого пса, пыхтел рядом. Буквально одно взгляда хватило, чтоб понять, что Вова, как был пи**болом, так им и остался, и испытать облегчение. Потому что Полина сидела в углу, связанная, поцарапанная, с заклееным ртом, испуганно блестящими глазами, но явно целая и невредимая.

Двух левых парней, не особо сопротивляющихся, просто вынесло массой, Батя не церемонился совершенно. А Вова, оскалившись остатками зубов, совершенно на себя не похожий, страшный и полностью седой, поднял пистолет и выстрелил. Успел два раза. Вот только Паша ничего не почувствовал, с носорожьей скоростью и неотвратимостью надвигаясь на него. Прыгнул, сшиб и сдавил горло. И с огромным удовольствием смотрел в вылезающие из орбит глаза и синеющее лицо. Наверно, додавил бы, но Батя, кряхтя и зажимая кровавый бок, отпихнул его от бесчувственного тела.

— Иди девочку развязывай, Паш. Я сам тут. Полиция едет уже.

И Паша, пошатываясь, двинулся к Полине, с каждым шагом ускоряясь.

Она сидела в углу, испуганная, несчастная, смотрела на него огромными, полными слез глазами.

Паша первым делом снял с нее скотч. И поцеловал, облегченно и жарко, по привычке не обращая внимания на то, что причинает боль. Она ответила. Подалась к нему, застонала, плача все сильнее.

Паша оторвался от нее, прижал к себе, перетащил на колени, усаживаясь прямо на бетонный пол. Он что-то говорил, что-то шептал хриплым сорванным голосом. Прощения просил? Наверно, да. Потом подошел один из парней Бати и разрезал стяжку на руках Полины.

И Паша целовал красные следы на ее руках. Только теперь его отпускало. Только теперь приходило осознание произошедшего. Только теперь стало страшно. До ужаса, до тошноты. Он держал Полину крепко-крепко, и знал, что больше никогда никуда не отпустит. С*ка, пятьдесят человек поставит рядом с ней, но больше глаз с нее не сведет. Потому что осознание того, насколько она ему нужна, слишком дорого обошлось.

А потом земля в очередной раз загорелась геенной огненной. Потому что Полина, сидя у него на коленях, растирая руки и прислушиваясь к далекому вою сирен, тихо спросила:

— Паша, он мне сказал, что та авария, в которой погибли папа и мама… Что это все ты… Он тебя хотел убить. А убил папу и маму. Твоя машина их с трассы выдавила. В кювет.

— Да. — Носорог понимал, что можно было бы соврать. И, наверно, она бы поверила. Но не стал. Потому что не надо обмана и недоговоренностей. Он виноват, да. Косвенно, но виноват. И Полина должна об этом знать. Жаль, что раньше не сказал. Все не ко времени было. Не к месту. Зато теперь. К месту.

Казачка замерла, и Паша почувствовал, что земля жжется. Правда, без всяких красивых оборотов. Реально жжет. А потом земля размякла под напором жара изнутри и засосала его в глубину. Потому что казачка, опираясь на руки, сползла с его коленей, поднялась на ноги. Он встал следом, не ощущая себя на поверхности. Нет, он где-то в глубине был, ниже уровня земли.

— Знаешь, — она смотрела на него неожиданно серьезно и спокойно. — Я не злюсь. Помнишь, я говорила, что злюсь на того, из-за кого это все случилось? Так вот, я не злюсь. Ты убил моих родителей. Но ты спас меня. Наверно, ты исправил ситуацию? Ну, кармически? И на этом все, Паш. Прощай.

Он мог бы остановить. Даже хотел. Но вот земля не пускала. Приварила ноги к поверхности, не хуже железных болванок, и двигаться было нереально. Оставалось только смотреть, как она, пошатываясь, бредет прочь, как входит из ангара мимо скукоженного, держащегося за бок Бати, которому как раз оказывают первую помощь, мимо лежащих на земле парней, нанятых Вовчиком, мимо самого Вовчика, как и не очнувшегося от его захвата.

Выходит, выходит…

Вышла.

Я сидела возле кабинета гинеколога, разглядывала свою карту. Все вроде в норме, все хорошо. И зачем в больницу? Ерунда какая-то. Но надо, значит, надо, никуда не денешься.

Ленка задерживалась, и я привычно ругала про себя эту глупую курицу, ставшую в последнее время навероятно слезливой, и к тому же жутко медлительной. Удивительно, как это Миша ее терпит.

Глянула за окно, покачала головой. Да, еще немного подожду, и, пожалуй, сама буду добираться до больницы. Ну ее, козу противную, такси вызову. Неудобно, конечно, но метель разыгралась не на шутку.

Конец ноября. Скоро декабрь и Новый год. В этот раз будем в веселой компании отмечать. Аж четверо человек. Забавно, конечно… Надо будет елку ставить, достанем игрушки, еще наши с Ленкой, из детства. Их мама с папой всегда вешали. А потом мы. Правда, последние годы я Новый год стабильно одна отмечала. Сеструля моя гулящая все время рвалась куда-нибудь, в компанию. Но в этот раз все по-другому. У нас своя компания будет. Очень веселая.

Танцевать, наверно, будем. Ленка со своими так точно. Я… ну, может быть.

Завибрировал телефон. Я глянула на экран, нахмурилась. Вот уж с кем разговаривать не собираюсь, так это с ним. Отложила в сторону, поставив на беззвучный. А то соседки по очереди начали коситься.

Телефон звонить перестал, зато замигал сообщениями. Ну надо же! Давно не видела. И не собираюсь.

Я сунула телефон в сумку. И начала раздумывать, что, наверно, не буду я ждать Ленку с ее прилипалой, а сразу вызову такси. А то мало ли. Вдруг Носорогу приспичит, и он примчится посмотреть, какого это хера я не отвечаю на его призывы. Все никак не привыкнет, что я уже ни на какие его призывы никогда не отвечу.

С Носорогом я рассталась полтора месяца назад. Ровно в тот день, когда он спас мне жизнь, предварительно основательно подставив просто своим нахождением рядом со мной.

Вспоминать события тех нескольких кошмарных часов я не хотела. Страшно и мучительно. И все равно по ночам снился абсолютно сумасшедший взгляд бывшего друга Паши, его визгливый смех, его слова, грубые и жестокие. Меня тогда схватили прямо возле поликлинники, на глазах у посетителей и как раз выходящей на крыльцо Ленки.

Пока ехали, я пыталась бороться, орала и визжала. Поэтому мне и рот и руки перемотали сразу же. Пару раз ударили по лицу. На этом, собственно, все. Физически больше не трогали. Но уж морально…