Инстинкт У (СИ) - Перепечина Яна - Страница 46

К чести «старшеньких» они уже совсем успокоились и работали быстро и продуктивно, почти не обращаясь с вопросами к ассистентам. Поэтому Анжела Петровна скоро снова устроилась рядом с дочерью и начала что-то быстро решать на листочке. Претендентка на медаль не менее быстро переписывала это что-то в тетрадь. АлиСанна посмотрела, посмотрела на это и не выдержала, ушла в свой кабинет, где мамы снова готовили еду для детей.

За экзамен по математике Алиса и Анжела Петровна на двоих получили четвёрку. Не помогла мама дочери.

- Они тебе хоть спасибо сказали? – спросил Эдвард Мгерович, встретив АлиСанну на первом этаже, когда она расписывалась в журнале прихода и ухода ухода.

АлиСанна улыбнулась и покачала головой.

- Они что, не понимают, что если бы допустила хоть одну ошибку, то не было бы у Алисы никакой медали? – добрейший математик был сердит. – Потому что по физике прелестное дитя тоже четвёрку получило. Итого две «четвёрки» - максимум. Ещё одна – и прощай, медаль. А так, благодаря тебе, «серебро» всё же дадут.

АлиСанна стояла и молчала. Ей было противно. Всей душой сочувствующий охранник Вячеслав Сергеевич, глядя на её усталое лицо и слушая Эдварда Мгеровича, только головой качал. Наконец они все вместе вышли на крыльцо. Во дворе стояли и ждали чего-то медалистка и её мать.

- Я не прав был, они вон тебя дожидаются, Алис, - шепнул математик, - вот я старый дурак, наговорил на них, не прав.

Но тут к воротам школы подъехала хорошая, дорогая иномарка. Анжела Петровна и Алиса помахали руками стоявшим на крыльце и упорхнули.

- Эдвард Мгерович, вы к метро? – обернулась АлиСанна.

Математик стоял, являя собой жену Лота.

- Что с вами? – испугалась АлиСанна.

- Слушай, я старый, язвительный дед. И часто говорю не то. Но сейчас у меня вообще слов нет.

- Вы про что?

- Да про то, что вот стоишь ты на крыльце с двумя тяжеленными сумками, классный руководитель этой… - он поискал слово, не нашёл и просто показал заросшим щетиной цвета перец с солью подбородком в сторону впархивающей в иномарку Алисы:

- Вот этой. Ладно, классный руководитель. Ты человек, благодаря которому она получила пять-пять за экзамен, а теперь получит ещё и серебряную медаль. Родная мать ей на четвёрку нарешала, а ты – на пять-пять наработала! – он всё более распалялся и уже почти кричал. – Ты человек, который три ночи не спал, переписывая журнал, чтобы она могла вообще претендовать на медаль. Ты – тот самый человек, который два сочинения просто с нуля за неё написал. Вся школа об этом знает. Как и то, что ты не в соседнем доме живёшь, а за рекой. И вот стоишь ты, а эти две… - он снова мотнул головой в сторону разворачивающейся на тесном пятачке иномарки, - видят тебя, человека, которому так обязаны, с этими сумками. – При этих словах он сердито отнял у сопротивляющейся АлиСанны сумки и сам понёс их. – И ни одной из них в голову не приходит предложить подвезти тебя до дому. О чём думала Цесаркина, когда согласилась этой поганке делать медаль?!

- Да ладно, Эдвард Мгерович, - примиряюще сказала АлиСанна и попыталась отвоевать обратно свои пакеты. Тот, конечно, не позволил. – Ну, вот такие они. Бог с ними. Не нужна мне их благодарность. И до дома я сама доеду.

- Ах, Алиса, Алиса, - покачал головой и ласково улыбнулся математик. – Что хоть у тебя в пакетах?

- Да дневники и «старшеньких» и «младшеньких». Я, к стыду своему, со всей этой экзаменационной суетой не успела их ещё заполнить. Собралась сегодня, да опять не получилось. А у меня вечером муж дома будет. Вот, взяла с собой.

- Кто ж, когда муж дома, дневники проверяет? – не одобрил математик. – Ты что?

- А я ночью. Или завтра пораньше встану, часиков в пять.

- Ах, Алиса, Алиса, - снова покачал головой Эдвард Мгерович. – И в голосе его слышался не упрёк, а нежность.

А медаль Алисе Никоненко дали. Заработала её для своей ученицы АлиСанна. Но, когда девушка ехала подавать документы в институт, в метро и её, и «серебряный» аттестат украли. Восстанавливать пришлось долго. И сдавала Алиса вступительные экзамены на общих основаниях. И поступила только на самый непопулярный факультет. Но АлиСанне это не доставило никакого морального удовлетворения. Странный она человек, АлиСанна.

Глава тринадцатая,

в которой АлиСанна узнаёт то, о чём предпочла бы не знать и вспоминает то, что предпочла бы не помнить

АлиСанна неожиданно вспомнила:

- Девчонки! Поздравляю с последним экзаменом! Вернее, с его сдачей! Мы молодцы! – cтароста первой группы Лика Успенская взгромоздилась на стул, пытаясь привлечь внимание потока. Тридцатая аудитория в этот момент являла собой гигантскую модель броуновского движения. В преддверии лета все торопились завершить незаконченное и обсудить недообсуждённое. Кто-то возвращал однокурсникам взятые книги, кто-то тетради с лекциями, обменивались списками литературы на следующий семестр, отыскивали пропавшие учебники, которые требовалось сдать в библиотеку.

Чересчур воспитанная Алиса вежливо перекричала присутствующих:

- Спасибо, Ликусь, тебя тоже! – намочила тряпку и пошла стирать с доски.

На ней виднелся полустёртый лозунг: «Товарищи студенты! Сдадим наши посредственные знания на «хорошо» и «отлично»!» - заезженно, но актуально. И давно для их курса стало уже талисманом. С первой сессии пишут на доске. Нельзя сказать, что никто не получает «пары», но всё-таки не так массово, как другие курсы. И в чём тут дело: в их особой одарённости или действии лозунга – не разберёшь, но на всякий случай пишут. А вдруг?

- Народ! – надрывно продолжала Лика. – Попрошу пока не расходиться! Скоро приедет Элла и привезёт стипендию за май и летние месяцы!

Стипендия студентам нужна всегда, а уж в не самом добром к жителям новой России 1996-м она была нужна особенно. Броуновское движение на секунду прекратилось, зато раздалось дружное удовлетворённое гудение, будто роился гигантский пчелиный рой. В Алисином безоблачном детстве были деревня и маленькая пасека мужа бабушкиной сестры, деда Вити. Там ей неоднократно приходилось видеть, как, повинуясь зову инстинкта, отделялась вдруг часть пчелиного семейства и улетала в никуда вместе с новой маткой. И гудели пчёлы именно так.

- Ну, об этом-то можно было и не напоминать! – радостно откликнулись студентки. – Ждём – не дождёмся!

- Ждите! Скоро приедет!

Все пятьдесят человек или около того закивали и вернулись к своим делам и разговорам. Примерно через полчаса Диня Глотченко, один из пяти юношей их почти полностью женского потока, давно уже сидевший на подоконнике, с которого было видно трамвайные пути, радостно завопил:

- Идут! Вон из трамвая вышли! Несут наши денежки! Эллочка, Улечка, давайте быстрее! – он удовлетворённо потёр свои сухие и по-девичьи маленькие ладошки и спрыгнул с широченного каменного подоконника.

- И нечего так вопить, - демонстративно скучно, растягивая слоги и поджимая губы, заметил Юра Столяров, звезда курса и страшный зануда, - пятью минутами раньше, пятью минутами позже – это в масштабах вечности непринципиально. Тоже мне радость, можно подумать, что мы тут сумасшедшие деньги получим.

- Если тебе они не нужны, чего ждал? – огрызнулся Диня, которому деньги всегда приходились кстати: жил он с мамой-пенсионеркой и считал каждую копейку.

- Какой же ты меркантильный, приземлённый, Денис, - процедил Столяров и отвернулся.

Добродушный Диня пожал плечами, ему было не до Юры, он в мечтах строил планы, как использовать аж четверную – за май и три летних месяца – стипендию.

До третьего этажа староста второй группы Элла Налимова, чей черёд получать стипендию за весь поток выдалась сегодня, и их общая с Алисой подружка Ульяна шли так долго, что все уже исстрадались. Давно уже была образована длинная извилистая очередина. Тех, кто очень торопился пропустили вперёд, остальные смеха ради выстроились в гигантский кружок и, вспомнив все считалочки от «Вышел месяц из тумана» до «Эники-беники ели вареники», определили очерёдность получения долгожданной стипендии.