Инстинкт У (СИ) - Перепечина Яна - Страница 47
- Предыдущая
- 47/53
- Следующая
Наконец дверь распахнулась и в кабинет вошла Элла. Именно вошла, что было ей совершенно не свойственно. Обычно она передвигалась таким способом, какой хотелось назвать очень точно подходящим словом «скачка». Она действительно не ходила, а скакала, далеко выбрасывая длинные по-мужски неизящные ноги в новых чёрных кожаных брюках, предмете её гордости. Она вообще была неизящная, неженственная, хотя яркая, запоминающаяся. Крашенная в почти белый цвет чёлка, длинные, не слишком ухоженные волосы и желтоватые крупные неровные зубы придавали ей явное сходство с лошадью. При этом она любила обтягивающие брюки и коротенькие юбочки, показывающие её не слишком ровные крепкие ноги с длинными ступнями. Высокая, с грубым голосом и странным раскатистым смехом, она и шутила грубо, резко, обидно. Многие её не любили за беспардонность, убеждённость в собственной неповторимости и уникальности и цинизм. Но Алиса с ней дружила, считала, что за мужиковатыми внешностью и манерами скрывается доброе и верное сердце, и никому не позволяла говорить об Элле плохо.
Элла страстно любила свою мать, с которой они много лет, после развода родителей жили вдвоём, пока не появился у Эллы отчим. Наконец-то им повезло с мужиком в доме. Отчим был высоченным полковником ВДВ, прошедшим Афганистан. Интересный внешне, добродушный и славный, он оказался прекрасным отцом девятилетней Элле, она его буквально боготворила, а он нежно любил её. У них с Калерией Борисовной, матерью Эллы, родился сын, когда дочери было уже пятнадцать. Поздняя ли беременность или что-то другое было тому виной, но мальчик родился слабеньким, болезненным, что подкосило и без того плохое здоровье его матери.
Когда Алису, впервые приехав в гости к подруге писать контрольную работу, познакомилась с её мамой, то была поражена. Мать и дочь оказались очень похожи внешне, но при этом выглядели несколько карикатурно. Калерия Борисовна была невысокой изящной блондинкой с красивой фигурой и тонкими чертами, чрезвычайно подвижного, даже нервного лица. Дочь её носила точно такую же причёску, одевалась, как увеличенная в полтора раза копия матери, и явно во всём старалась подражать ей. И это было бы мило и трогательно, если бы не были они такими разными. Попроси кто-нибудь Алису описать эту пару, мать и дочь двумя-тремя словами, она, не желая никого из них обидеть и искренне любя свою подругу, сказала бы, тем не менее: треснувшая фарфоровая статуэтка и гренадёр.
Калерия Борисовна, нервно заламывая руки, драматично замолкая в кажущихся ей очень важными местах повествования, хватаясь за сердце и вытирая платочком сухие глаза, зачем-то вдруг стала рассказывать подруге дочери о своей сложной жизни. И восемнадцатилетняя Алиса осознала, что перед ней женщина до крайности разочарованная, обозлённая и ненавидящая людей. Она язвительно характеризовала всех: своих подружек, коллег, учителей Эллы, мужей, прошлого и настоящего, и прочая, и прочая. И Алиса поняла, что точно так же будут перемывать кости и ей, как только закроется после её ухода дверь их симпатичной квартиры, из которой ей вдруг захотелось бежать, не оглядываясь.
После этого Алиса стала ещё сильнее жалеть несчастливую свою подругу, хотя и совсем перестала понимать её болезненную привязанность к матери. Тем не менее, они продолжали тесно и много общаться.
А вот с Ульяной они и вовсе дружили со школы. Вместе поступали в институт, вместе ездили на учёбу и домой и были почти неразлучны. И сейчас Алиса сразу поняла, что с девчонками что-то не то. Она настороженно подняла голову от сумки, в которой решила провести ревизию, пока было время, и пригляделась к ним. Похоже, никто, кроме неё, ничего не замечал, все оживлённо болтали и смеялись, ожидая, пока Элла вытащит ведомость, деньги и усядется за стол.
Но вместо этого бледная Элла водрузила на парту новёхонький коричневый кожаный рюкзак, недавний подарок родителей, выдохнула и хрипло произнесла в своей обычной манере, коротко и довольно-таки грубо:
- Народ, денег не будет.
- Как это не будет? – вскинулся Диня Глотченко. – Они что там, с ума посходили что ли? Как мы всё лето без денег, Элл!
- Деньги были. Мы их получили. Но теперь их нет. Украли в метро. – И Элла правой рукой подняла свой рюкзак повыше, засунув растопыренные пальцы левой в длинный разрез на его боку.
В аудитории повисла гробовая тишина. Шёл непростой 1996-й год. У всех были свои планы на эти деньги. Элла стояла напротив своих однокашников, руки её заметно тряслись, рядом топталась, не глядя ни на кого, совершенно убитая Ульяна. И Алиса, со сжавшимся от сострадания к ним сердцем, стала пробираться вперёд, чтобы встать рядом. Она пролезла наконец и, готовая сражаться со всеми, кто обидит её подруг, громко сказала:
- Элл, не переживай! Ты ни в чём не виновата. С каждым могло случиться.
- Да, действительно, Эллка, Улька, бывает! – очнулся первым Диня Глотченко, подошёл и хлопнул старосту по плечу.
Следом за ним подбежала расстроенная Лика Успенская:
- Девчонки! Не убивайтесь! Обидно, конечно. Но перебьёмся как-нибудь.
- Правда! Мы студенты или кто? А студенты запросто проживут без денег!
Алиса во все глаза смотрела на своих однокурсниц и однокурсников и так любила их в этот момент, как не любила никогда за годы обучения, ни до этого дня, ни после. Она видела, как пренебрежительно махнула рукой на пропавшие деньги Оля Покусаева, у которой, как Алиса знала, была тяжелейшая финансовая ситуация дома. Но она улыбалась Элле сквозь слёзы, которые было видно даже через толстенные стёкла очков, и дрожащим, тонким от напряжения голосом, повторяла, будто уговаривая саму себя:
- Девочки, это не страшно. Это не смертельно. Пусть это будет самое плохое, что со всеми нами случилось!
- Плюнуть и растереть! – припечатала хохотушка Женя Якимчук. – Проживём как-нибудь.
Элла почему-то молчала, и Алиса вместо неё жарко благодарила однокурсниц:
- Девочки, вы такие молодцы! Спасибо вам, девчонки! Спасибо! Вы самые лучшие.
Тут из-за спин вперёд протиснулась Света Хворостова, дочь прокурора, умненькая девчонка, приятельствующая с Эллой и Алисой, и громко произнесла:
- Ладно, Элла, я всё понимаю. До осени я могу подождать, а потом верни мне, пожалуйста, мои деньги.
Все замолчали. Алиса задохнулась от неожиданного потрясения и уставилась на Свету с таким изумлением, что та недоумённо вздёрнула бровь:
- А что ты так на меня смотришь? Она виновата, что прохлопала наши деньги. Я могла бы потребовать их сейчас, но согласилась подождать почти три месяца. В чём проблема?!
- Свет, ты что? Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты могла бы поехать за стипендией в главный корпус сама, но предпочла не перетруждаться. А Элла поехала! Ты думаешь, ей очень нравится таскаться на Верхнюю Радищевскую и возить с собой пусть и не очень большие, но деньги? Ей за это не доплачивают! Посмотри, она своего любимого рюкзака лишилась из-за наших стипендий, будь они неладны!
- Действительно! – поддержали Алису многие.
- Рюкзака она лишилась из-за собственного раздолбайства, - припечатала Света и добавила, повернувшись к молчавшей Элле, - до осени подожду, раз обещала.
- Свет, - начала было снова Алиса, но Элла придержала её за рукав:
- Не нужно, Аль. Я всё верну, Света.
- И мне тоже верни, - со своего места громко сказал Юра Столяров, насмешливо кривя губы.
- Осенью?
- Да. Так уж и быть.
- Хорошо.
- А мне не надо! – снова вступил Диня, не терпевший жмотов, и оглянулся, ожидая поддержки.
- И мне!
- И мне!
Из пятидесяти человек вернуть деньги потребовали двое. Остальные подбадривали совершенно убитую Эллу, как могли. Ушла, молча помахав рукой Света, за ней – Юра, остальные тоже потянулись к дверям. Разъехались на каникулы и к осени и вовсе позабыли о неприятном этом случае. Лишь к Свете Хворостовой и Юре Столярову относиться стали с чуть заметной прохладцей. Элла тихо вернула им деньги. На этом, казалось, всё и закончилось.
- Предыдущая
- 47/53
- Следующая