Иллюзия бессмертия (СИ) - Снежная Александра - Страница 66

До леса оставалось чуть больше двухсот шагов, когда из набежавших тучек сначала мелко заморосило, а потом припустило проливным дождем. Одежда, не успевшая толком просохнуть после речки, снова намокла, а кроме всего прочего к вечеру похолодало, и зубы Фиалки стали выбивать тихую дробь.

— Ливень — это хорошо, — подбадривающе заявил продрогшей девушке Айт. — Он смоет наши следы и затруднит поиски.

Вайолет, соглашаясь, кивнула, хотя ее посиневшие нос и губы с таким утверждением явно готовы были поспорить.

Айт прижимал Фиалку к себе крепче, пытаясь хоть немного согреть своим теплом, но понимал, что это ей помогает слабо.

— Давай я дальше буду идти сама, — подтвердила его догадки девушка, стоило им войти в лес. — Так я быстрее согреюсь. Да и тебе следует отдохнуть.

Нехотя опустив юную хранительницу на землю, одарин хмуро проследил за тем, как она поморщилась, когда перенесла вес тела на больную ногу, а после фальшиво улыбнулась:

— Уже почти не болит. Главное, что кость не задета, а остальное пустяк.

— Прекрати врать, — с чего Айт на нее рассердился, и сам не понял. — Если на мне раны заживают мгновенно, это не значит, что я не помню, как они болят у простых смертных. Когда твоя нога начнет сильно болеть, скажи — я понесу. Иначе потом ты вообще идти не сможешь. А нам нельзя останавливаться.

Вайолет виновато опустила глаза и, покорно кивнув, прихрамывая, пошла рядом, а одарин вдруг почувствовал себя последней скотиной за то, что повысил на нее голос.

Чушь. Бред. Столько лет он никогда не оправдывался ни перед другими, ни перед собой. Говорил, что думает. Поступал так, как считал нужным и правильным. А Фиалка, не сказав ни слова, почему-то умудрялась точить его совесть, словно шашель древесину, заставляя испытывать вину.

За что?

Если бы он сам только это знал.

Бежать. От нее надо было бежать без оглядки, потому что не думать о ней, не смотреть на нее и не испытывать рядом с ней запретного вожделения Айт уже просто не мог.

Плечи эти озябшие — укутал бы в объятия, чтобы не дрожали. Губы ее — будь они неладны. Смотришь, как синеют от холода, и хочется накрыть своими, согреть. И самому… согреться в их тепле. Солнечном. Мягком. Чистом. Рассеивающим вечный мрак его души. Он почти забыл как это — не жить с холодной тьмой вместо сердца, переживать столь сильные чувства, что сами мысли о них причиняют боль. После смерти Скайли Айт впервые так невыносимо остро реагировал на присутствие женщины рядом, душил неимоверным усилием воли вспышки болезненного влечения к ней и заталкивал вглубь сознания попытки нарушить дистанцию, которую он сам между ними и установил.

Пережить бы еще ночь с ней наедине. Не сорваться, не навредить, не дать повода для ложных надежд.

— А куда мы идем? — тихий голос Фиалки своими мягкими интонациями вымел из головы Айта все лишние мысли, заставив его окинуть девушку тревожным взглядом.

— Устала? Рана болит?

— Нет, я просто спросила. Когда с кем-то разговариваешь, то и дорога кажется короче, и не так страшно, — Хранительница виновато улыбнулась, крепче цепляясь за руку одарина, словно боялась, что если их пальцы разомкнутся, то она тут же потеряется в лесу.

Совесть снова неприятно клюнула Айта. Сейчас, когда рядом с Фиалкой не было ни братьев, ни Урсулы, она, вероятно, чувствовала себя одинокой и потерянной.

— Мы идем к схрон-древу, — поведал одарин.

— Никогда о таких не слышала.

— С той стороны перевала они не растут. Там нет магии. А в этих деревьях есть капля инглии.

— Волшебные деревья? — удивилась девушка.

— В Тэнэйбре много животных и растений можно назвать волшебными. Маги древности очень часто экспериментировали, создавая новые виды для собственного удобства, — объяснил Айт.

— И в чем заключается удобство?

— В особых свойствах. Птица огневка служит источником света, бодрян-трава — не позволяет уснуть в дальних переходах, плоды кустарника жор — утоляют голод на несколько дней, а схрон-древо дает приют и место для ночлега усталым путникам.

— Выходит, что этот мир не такой уж и враждебный, раз в нем столько замечательных растений и существ, — радостно воскликнула Вайолет, и, подшучивая над ее наивностью, Айт иронично хмыкнул:

— А еще есть цветы-глот, которые жрут попавших в их клей людей и животных; клещи-сердцееды; дурман-трава; ильсинги, плюющиеся ядом; и коспиры — насекомые, что находят для хиозов жертву, а потом доедают после них ее останки.

Девушка сглотнула, нервно оглядываясь по сторонам, а затем стиснула руку Айта еще крепче.

— Зачем нужно было создавать таких жутких существ?

— Для защиты. Маги древности очень долго воевали между собой, а растения и животные служили им и оружием, и войском.

— Ужасно, — вздохнула девушка. — Зачем воевать друг с другом? Почему нельзя найти общие интересы и жить мирно?

— Потому что у нас нет общих интересов, — сурово отрезал одарин.

— Разве? — уголки губ Вайолет чуть приподнялись в легкой улыбке. — И зачем же Урсула согласилась тебе помочь? Выходит, что есть общие дела, ради которых вы с ней готовы даже объединиться?

Айт мрачно передернул плечами, но не ответил. Просто крыть было нечем.

И почему сопливой девчонке все время удается легко опровергать его, казалось бы, железные аргументы?

— Мы почти пришли, — буркнул ей Айт, с удивлением осознав, что дорога действительно показалась короче, пока он разговаривал с девушкой.

— Еще пара сотен шагов — и мы на месте.

Фиалка беззвучно вздохнула, явно считая это расстояние слишком длинным для своей больной ноги, и Айт, удрученно покачав головой, подхватил ее на руки. Наивная девушка по-прежнему жалела неутомимого мага, не желая досаждать просьбой о помощи, и опять не думала о себе.

— Спасибо, — обхватив одарина за шею, шепнула она, вперив в Айта свои огромные глазищи, встречаясь с преданным взглядом которых у мужчины почему-то все время беспокойно екало в груди.

Глупая светлая совершенно не боялась его, а ведь должна была…

Должна…

Беда в том, что Айт теперь и сам не знал, хочет ли он, чтобы юная Хранительница в ужасе шарахалась от него так же, как и все жители Тэнэйбры.

За столько лет она была первой женщиной, которая, зная правду, не видела в нем чудовища. И проглоти его тьма — Айту это нравилось. Эгоистично и безответственно с его стороны было позволять себе такую слабость, но как же сладко и горько тянуло в груди, стоило почувствовать доверчиво лежащие в ладони девичьи пальцы и, заглядывая в глаза Фиалки, не находить там отвращения и гадливости. Рядом с ней Первый страж Темных Врат становился прежним Айтом. Нет, не наивным юношей, верившим в торжество справедливости и добра, а самым обычным мужчиной — сомневающимся и чувствующим, раздираемым эмоциями. Так, словно его проданная душа снова вернулась к своему хозяину.

Сумерки в лесу всегда сгущаются неожиданно. Вайолет привыкла к этому с раннего детства и никогда не испытывала страха с наступлением темноты. Но разве можно сравнивать леса Ривердола, где девушке были ведомы каждый сучок и травинка, и дебри Тэнэйбры, таящие за каждым деревом и кустом опасность. Сейчас плечо Айта в этом враждебном и жестоком мире было единственной опорой и точкой равновесия.

Слушай свое сердце…

Юная принцесса рохров ощущала, как оно успокаивается и наполняется светом, когда темный одарин брал ее за руку, и просто безоговорочно верила своему чувству, не понимая, за что Урсула звала Айта тварью, не разделяя к нему неприязни братьев и не принимая людскую ненависть. Ее беспокойное сердце видело за суровостью черт одарина потаенную нежность, а между его резких и грубых слов слышало беспокойство и тревогу. И тверди он Вайолет хоть сто раз, будто убьет ее, если на то будет воля Темной Матери, девушка не сомневалась, что Айт Логгар никогда не причинит ей вреда. Кто угодно — но не он. Ни мыслью. Ни делом. Ни словом.

— Тебе придется подождать меня здесь, — низкий рокочущий голос одарина выдернул Вайолет из водоворота собственных сбивчивых мыслей и ощущений, вернув в реальность с моросящим дождем — холодным и пробирающим до самых костей.