Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена - Страница 44

Я усмехнулся. Наверное, так я выгляжу моложе. Скользнул глазами по её бледной коже. Она смотрела спокойно и слегка вызывающе.

Дьявол, она была так мила и молода, что это было похоже на мой первый раз.

Сердце стучало как отбойный молоток. Её возбуждённые розовые сосочки просили прикосновений. Просили ласки. Просили поцелуев. Им нельзя было отказать.

Но другая рука потянулась к тому сладкому месту между её бёдер, что ждало ласки ещё больше. Двумя пальцами я дразнил губки, мокрые и тёплые, проводя вверх и вниз. Покружил вокруг бугорка её клитора, а потом медленно погрузился внутрь.

Чуть-чуть подготовить её, слегка растянуть. Для меня давно канули в лету представления о девственности как о некой плеве, что рвётся. Современная анатомия теперь называла эту защитную складочку кожи на входе во влагалище девственной короной. Складочку, что прекрасно приспосабливалась к потребностям владелицы столь чудной влажной пещерки, и при достаточной опытности и аккуратности партнёра не должна повреждаться, а всего лишь растягиваться. Даже под такой весомый инструмент как у меня.    

   И она была как дьявольская ловушка, что сжимала мои пальцы пока они путешествовали внутри её тела. Впивалась губами в мою шею, скользя от ключицы до мочки уха. И гладила мой живот, от груди, задевая соски и до низа, заставляя мою кожу гореть и покрываться мурашками. Я стиснул её грудь в идеальную горстку.

И она выгнулась, издав высокий и пронзительный стон. Сжала мою руку бёдрами. Господи, она готова. Я чувствовал каждое движение, каждое прерывистое дыхание, дрожь её тела, что хотело меня и стекало с моих пальцев. Я мог бы смаковать это удовольствие, дразнить её, сводить с ума, но теперь мой член пульсировал так, что готов был саморазрядиться, и тянуть дальше уже некуда.

Я погладил её бёдра и живот пальцами, что только что были в ней. Поцеловал в приоткрытые губы, напряжённо и требовательно. И подмял её под себя.

Она дрожала от предвкушения, или от страха, или от того и другого. Я осторожно развёл её ноги и упёрся своей эрекцией в то влажное место, попасть в которое хотел сейчас больше всего на свете.

— Он такой большой, — она опустила глаза вниз, где соприкасались наши тела.

— Хочешь остановиться?

— Нет. Чёрт, нет, — приподнялась она навстречу.

— Тогда иди ко мне.

Я целовал её, когда медленно-медленно проникал в неё сквозь боль, сантиметр за сантиметром, прежде чем полностью врезался в неё одним плавным толчком.

Она тихонько застонала, немного сопротивляясь, вцепилась в меня. А потом наши тела стали двигаться в идеальном слаженном ритме.

— Ты невероятна, крольчонок, — прошептал я, когда она нашла свой собственный темп и теперь держала его. И больше я ничего не мог ни говорить, ни думать. Только видеть, как она выгнулась назад, чтобы встречать мои толчки и звучать моим эхом.

Эхом этой страсти. Этой нечаянной и такой невозможной любви.

Она вскрикнула. Вздрогнула всем тело и забилась подо мной в тот самый момент, когда мир и для меня рассыпался фейерверками совершенно нового ощущения — я никогда ни у кого не был первым, и это было что-то с чем-то.

Потому что она… потому что я любил её, чёрт побери. Просто любил.

— Ты была восхитительна, — поцеловал я её и свалившись рядом без сил, и в блаженной истоме положил её голову себе на плечо, чтобы сказать это ещё раз. — Это было прекрасно. Совершенно. Идеально.

— О, да! — улыбнулась она, закрывая глаза. — Ты именно такой.  

Скажу честно, я никогда не спала голой.

Никогда не просыпалась с ощущением, что на моей коже нет ничего, кроме простыни. А тем более — лежит мужская рука.

И больше всего это было похоже на то, что чёртов сон ещё продолжается. Но это был такой красивый сон, что я бы хотела не просыпаться.

Он спал рядом, этот бог. Этот дьявол.

Его комната пахла розами, свечами и сексом. Моим первым сексом. Моим первым признанием в любви. Моей сказкой, хоть она и длилась всего одну ночь.

Не каждая Золушка, конечно, просыпается по утру всклокоченная, ощутимо сознавая, что крупный горячий предмет побывал в её промежности на всю длину и это было прекрасно. Не каждой бы такое понравилось, особенно с первого раза. Но я была из тех, что содрогнулась приятной дрожью воспоминаний, и эта истома во всём теле, которой я никогда прежде не чувствовала, отозвалась в душе тоской.

Неужели на этом моя сказка закончилась? Неужели на этом всё?

Но не передать словами как я была благодарна ему за эту ночь.

Этому богу. Этому дьяволу.

— Спасибо, — прошептала я, глядя в такое умиротворённое сейчас и неизменно прекрасное лицо Алана Арье, лежащего на животе.

— Хочешь сбежать? — открыл он один строгий глаз.

— А ты хочешь оставить меня себе? — улыбнулась я.

Но он сделал равнодушное движение плечом, от которого сердце моё оборвалось и разлетелось на тысячи осколков, а улыбка сошла с губ.

— Алан я… я всё понимаю, что это было не по-настоящему. Просто под влиянием момента. Просто потому, что было так красиво, что должно было сорваться с губ само. Но ты сказал… что любишь меня.

 Он безжалостно смотрел, как я блею.

— Угу, — кивнул. — Ты тоже сказала. Я за это заплатил. А ты старалась мне угодить. Я попросил: скажи, что любишь. И ты сказала. Приказал: иди ко мне, и ты раздвинула ноги. Так? Я ничего не упустил?

— Ты так… несправедлив, — натянула я повыше на грудь простынь. Она сползла, открыв его обнажённое тело. Алана Арье это бы вряд ли смутило, лежи он и на спине. А мне хотелось кричать.

Нет, ты не просто несправедлив. Ты гад, сволочь, скотина. Ты дал мне надежду.

— Я реалист, крольчонок. Реалист, — развернулся он на бок, но всё же прикрылся углом простыни. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он как врач на утреннем обходе.

— Прекрасно. Просто прекрасно, — отвернулась я к окну.

— Везде?

— Да, — выдохнула я, чувствуя, что злюсь, но всё равно краснею.

— Что ж, я рад, что не обманулся в своих собственных ожиданиях.

— Не обманулся? — развернулась я, кипя от возмущения.

— Для меня это тоже был первый раз, — он заглянул под простыню. Исключительно по-деловому. Хотя от меня и не осталось незамеченным, как его глаза скользнули по моему обнажённому бедру. — Крови не было?

— Нет, — я напряглась. — Это действительно нормально?

— Ну, сдерживать себя было трудно, а ты, — он подпёр голову рукой и теперь смотрел так, что я покрылась мурашками, но при этом говорил сухо, словно лекцию студентам читал, — ты оказалась куда горячей, чем я мог представить.

— Я сейчас чувствую себя плитой, что с успехом прошла нагревательные испытания и оказалась куда горячей, чем заявлено производителем.

— До плиты тебе, конечно, ещё далеко. Так, нагревательный элемент, конфорка. Но согласно статистике и последним исследованиям кровь при первом половом акте бывает лишь у небольшого числа…

Он задумался.

— Пользовательниц, видимо, — подсказала я нужное слово.

— Ну пусть так, — усмехнулся он. — Знания женской анатомии в последние годы значительно продвинулись вперёд. Например, сейчас известно, что клитор и пенис имеют единых предков. Они оба развиваются из полового бугорка, лабиоскротальных валиков и урогенитального синуса.

— Дяденька, это вы сейчас с кем разговариваете? — не удержалась я, многозначительно посмотрев по сторонам.

Он усмехнулся невесело, но не замолчал. Видимо, повысить моё культурное развитие, обогатив его сексуальным просвещением входило в прейскурант.

— Клитор — гомолог полового члена.  

Гомолог. Хм. Ну-ну.

— Угу, — кивнула я.

— Но про пенис написаны библиотеки, пенисами изрисованы стены всех городов мира, мы знаем про пенис больше, чем про все другие человеческие органы. А про клитор? Что это бугорок удовольствия? А ведь он не бугорок, он полноценный орган, как показали МРТ и 3D-снимки. И его единственная функция — удовольствие. Все пресловутые точки «G» и вагинальный оргазм — всё это тоже клитор. В общем, женская сексуальность — это куда важнее и куда масштабнее, чем репродуктивные функции. Вот что я хотел сказать.