Песня цветов аконита - Дильдина Светлана - Страница 115

• Предыдущая
• 115/141
• Следующая

Айхо не обернулся на звук. Легкими движениями он стирал грим. Грима было немного — в театрах онна никогда не рисовали маски вместо лиц, а уж Айхо сама судьба не велела прятать лицо.

— Айхо! — Вьюрок присел рядом, отбросив безрукавку в угол.

— Да? — откликнулся тот.

— Я нашел у тебя это, — актер показал флакон из полупрозрачного зеленого камня. — Это смесь травы киура и черного корня, так?

— С чего ты взял?

— Брось. Цвет и запах…

— Тогда не стану спорить, — он с улыбкой вскинул глаза. — Не бойся, Вьюрок, я не пью это перед тем, как выйти на сцену, — юноша вновь улыбнулся светло и радостно.

— Зачем тебе эта дрянь?

— От нее видишь приятные сны наяву.

— Тебе-то зачем?

— Перестань. Я дарю людям то, что киура и черный корень дарят мне.

— Не получишь обратно.

Айхо улыбнулся, протянул открытую ладонь:

— Да брось, Вьюрок. Я знаю, где взять еще.

— Будь ты бездарностью, я плюнул бы и сказал — делай, что хочешь. Но мы — актеры театра онна, лучшего в округе. Да на всем Севере!

— И что же?

— Мы — не бабочки-однодневки! У нас есть будущее!

— Я живу настоящим.

— Твое настоящее хуже Нижнего Дома!

— Если я его не приму, плохо придется театру. Есть сотни способов сломать человеку жизнь, не нарушая закон. А Рэита заслуживает благодарности, а не бед.

— Игра в благородство! Ты просто плывешь по течению, а не заботишься о других!

— Как ты — обо мне? — лукаво сказал Айхо.

Он закончил снимать грим, котенком пристроился на полу возле ног Вьюрка.

— Ну, отдай! — со смехом сказал, откидывая волосы с глаз. — Ты ведь не скажешь Рэите, верно? Он только напрасно рассердится.

— Не скажу. Но и не отдам.

— За другой такой флакон мало ли что могут у меня попросить, — продолжил Айхо с улыбкой. — Ты ведь не хочешь этого, верно? Не бойся, я редко пользуюсь этим зельем.

Его руки молниеносно обвились вокруг глеи Вьюрка — смуглые плети лозы. Зашептал на ухо старшему товарищу:

— Не сердись! Не выдавай меня! Ты же не выдашь?

—Уходи! — тот несильно оттолкнул Айхо, не скрывая досады. Мальчишка на миг прижался щекой к его руке и со смехом убежал прочь.

У тэн, помещения для актеров, его уже ожидали. С веселой улыбкой он нырнул было в гудящий рой пришедших к нему, но прозвенел оклик — словно сталью о сталь.

— Инорэ! — юноша оглянулся удивленно, чуть испуганно; тонкие брови взлетели. С чего бы таким тоном? Разве он провинился?

— Иди сюда.

Незнакомый человек в темно-синей одежде из хорошего сукна смотрел на юного актера. Дорогая и неброская одежда — посланник кого-то из вышестоящих. Хорошо. Не привыкать…

Айхо, извиняясь улыбкой, отделился от роя и сделал несколько шагов вперед.

— Пойдешь со мной.

— Но я… — Айхо хотел было сказать, что его ждут не самые ничтожные личности и невежливо было бы так просто их покинуть. Человек опередил все возражения. Неторопливо встряхнул рукавом — на ладонь легла вышитая на шелке эмблема: белый журавлик-хита на светло-синем.

— Ой… — по-детски испуганно прошептал Айхо. — Я иду.

Занавеска была отдернута на треть, но Айхо не мог разглядеть лица; впрочем, он и думать не смел всматриваться в полумрак внутри паланкина.

— Год назад я видел тебя на сцене. Недавно увидел снова. Голос… Глаза Айхо расширились. Голоса придворных часто бывали звучными, но этот, негромкий, ровный, напоминал пение тоо.

Наместник заговорил еще тише, но слова звучали отчетливо. Слушая их, Айхо то становился белым, как облако, то лицо казалось горячим от внезапно прилившей крови. Хозяин Окаэры кратко пересказал историю жизни Айхо, и об игре его выдал краткое и не слишком лестное суждение.

— Я делаю, что могу, Высокий, — едва сумел произнести юноша.

Тот, кажется, усмехнулся — если судить по чуть вздрогнувшему голосу.

— За истекшее время ты все же многому научился. Я видел тебя в «Алой ленте» — и сегодня. Это было… занятно. Посмотрим…

Айхо приплелся в тэн, к себе, с черного хода — не желал видеть толпу. Ноги подгибались, и он сел на пол, прислонясь к раскрытому сундуку, ощущая спиной острую металлическую грань.

Высокий приказал прийти. Нет, не к нему — в маленький домик на окраине города. Многие были бы счастливы, но Айхо испытывал только страх. Больно уж странные слухи ходили о молодом наместнике. Для чего ему Айхо? Обычных развлечений он чурается, но говорят о нем разное. Если Айхо исчезнет навсегда… кто посмеет сказать хоть слово?

— Вьюрок! — со стоном позвал он. Никто не откликнулся.

Айхо поднял с пола черный, изукрашенный узорами веер, беспомощно посмотрел на него. В недавней пьесе этот веер служил злой колдунье, которая его взмахами отнимала у людей волю. Юноша разглядывал веер, словно в первый раз — и вдруг начал смеяться. Так что, когда на несмолкаемый этот смех прибежал Вьюрок, а с ним еще пара актеров, они нашли Айхо на полу, он хохотал, не в силах остановиться, и сжимал веер в руке.

— Играй.

Нет, в его голосе не было той непререкаемой надменности, которая присуща знати. Он говорил спокойно и просто — однако только безумный рискнул бы противиться. Потому что Йири Алайя, казалось, было совсем безразлично, кто стоит перед ним — и останется ли жив этот человек.

Айхо тронул смычком струны. Он превосходно владел тоо, с равным мастерством касаясь струн и пальцами, и смычком. Голос у него был негромкий, но, словно радуга, заключал в себе все цвета, исходил то страстью, то черной тоской, то солнечным светом.

Играл он долго, а наместник смотрел поверх пламени лампы. И не шевелился. Айхо стало казаться, что он играет перед статуей — изваянием в рост человека.

— Довольно.

Айхо опустил руки.

— Что ты еще умеешь, цветок Окаэры?

— Я играю на ахи, сангане…

— Санган? Это инструмент с юго-востока? — Он помнил такой — ящик с натянутыми струнами, едва ли не сотней, играют на нем молоточками. — Кто тебя обучил?

— Один чужеземный актер. Давно…

— Хорошо. Многих ли ты знаешь, кто владеет тоо лучше тебя?

— Никого, — честно ответил юноша.

— Я слышал многих. Не здесь.

— Простите…

— Пустое. Таким, как ты, часто говорят лестное

— Да, господин.

— Веришь лести?

— Не знаю…

Лицо Высокого стало холодным.

— Что-то не так, господин? — робко спросил Айхо.

— У меня много дел. Но порой я хочу отдохнуть. Твоим талантам, кажется, нет числа — и я выбрал тебя.

Мгновенно пересохшие губы:

— Я… счастлив, господин…

— Слова. За ними нет ничего. — Наместник протянул руку, кончиками пальцев коснулся подбородка Айхо, приподнимая тому голову.

— Что ж, в твоей воле остаться или уйти. Я могу приказать — не хочу. Решай сам.

Сказать, что юный актер был растерян, значило не сказать ничего. Так с ним еще не разговаривали. Слово наместника было приказом, даже если он и не хотел этого. А то, что он предоставил юноше решать самому, пугало больше, чем прямая угроза.

— Я останусь, пока вы не велите уйти, господин, — он склонился, и пряди волос легли на циновку. Осмелился поднять глаза — и стало еще страшнее: наместник очень серьезно смотрел на него, потом перевел взгляд на огонь:

— Забудь про свой домик. Жить будешь здесь — скажешь, если что нужно еще. Я приду, когда у меня будет время.

Он только кивает, испуганно и покорно. Глаза большущие и черные — спелые черешни.

Домик был маленьким. Всего двое слуг — Кайки и Тара. Оба не больно-то разговорчивы, предпочитали работать руками, не языком. На лбу Тары выделялся белый шрам — в детстве господин хлестнул плетью.

Айхо они встретили с короткими поклонами, не подобострастно, хотя и вежливо. Провели по всем помещениям, рассказали, что и как.

• Предыдущая
• 115/141
• Следующая