Знамение. Трилогия (СИ) - Ильясов Тимур - Страница 18

Я думал о своей матери, которая жила в одиночестве в другом городе за три тысячи километров от нас. Жена, вероятно, думала о своих родителях, также живущих далеко. Абсолютно ясно, что наши родители, в их зрелом возрасте, в неведении о надвигающейся беде, обречены на погибель, если мы не решимся спасти их, предоставив укрытие в нашем убежище.

Вы спросите — в чем же проблема? Разве это вопрос — спасти от погибели собственных родителей? Может быть не вопрос для кого-то другого. Но для нас вопрос с большой буквы. Со всеми большим буквами.

Все дело в моей матери. В ее сложном и невротичном характере. Дело в том, что она, по своему обыкновению, в черную поссорилась с родителями жены, разорвав с ними любые контакты. Впрочем, она также поссорилась и с моей женой, с которой не разговаривала около года. Она так рано или поздно поступает с каждым человеком, который попадается у нее на пути и остается в зоне ее общения достаточно продолжительный период времени. Так бы закончилось и со мной, если бы я не был ее сыном и если бы наша связь не держалась на моих чувствах сыновней вины и долга, даже после очередных ее выходок и оскорблений, когда я клялся стереть ее номер телефона и никогда не звонить, но потом остывал и прощал.

Мысль о том, чтобы закупорить мою мать, родителей жены и нас в одном пространстве, словно селедок в консервной банке, казалась безумной, обреченной на ядерный взрыв, на грандиозный провал. Поэтому я не решался заговаривать на эту тему. И был благодарен супруге, что и она также тактично молчала. Время у нас еще есть. Мы еще успеем все обсудить и решить эту задачу. Но только не сейчас.

Сейчас передо мной стояла новая великолепная дверь. И она мне нравилась!

— Отлично получилось. Спасибо, — повторил я.

На мою похвалу старший мужик лишь молча пожал плечами, давая мне понять, что для них такие дела не представляют сложностей. Они оба ловко и быстро собирали в огромный зеленый ящик инструменты, каждый на свое место в определенное отделение.

Признаюсь, я всегда испытывал неловкость и даже робость при общении с людьми физического труда, простыми и конкретными, не умеющими много говорить, а предпочитающими и умеющими действовать. Я вырос почти без отца и никто в детстве не научил меня мужским штукам, вроде забивания гвоздей или прикручивания болтов. В итоге, почти всегда, когда мне приходилось волею судьбы сталкиваться с необходимостью мастерить что-то руками, результаты работы, за редкими исключениями, оказывались весьма плачевными. И я почти с благоговейным восхищением смотрел на мужчин, у которых руки росли из нужного места, а не из «задницы», как говорит моя мать.

Голос мамочки из детства выпрыгнул из темноты сознания и продолжил чеканить много раз произнесенные ею в моем детстве фразы:

Манипулятивное и угрожающее — «будешь плохо учиться — пойдешь работать дворником».

Мотивирующее — «ты не рукастый, тебе нужно учиться, чтобы выжить».

И одобряющее — «все, что ты умеешь, это работать головой».

«Спасибо мама, ты права, как всегда, но вот интересно — насколько умение работать головой будет полезно после часа «иск»? — ввязался я с ней в воображаемый диалог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Ничего, ничего, сынок, мозги всегда сильнее рук», - ответила мама и я был вынужден с нею согласился.

Мама. Мама… Мама… Даже будучи за три тысячи километров от меня, ты на самом деле всегда рядом, готова вставить нужную фразу, колкое замечание, едкое сравнение, словно ткнуть тонкой острой иглой в мою мягкую попку. Только ты знаешь, как одним словом стянуть с меня штанишки для наказания и превратить снова в маленького, обиженного, беззащитного и плаксивого мальчика.

О мама! Как же мы справимся тут с тобой? Взаперти!!! Еще с родителями жены, людьми совершенно другого типа: наивными, простодушными, непрактичными растяпами, умудрившимися выжить в девяностые, и теперь живущие размеренной жизнью пенсионеров.

Я как сейчас помню, как полтора года назад, в приступе ярости и истерики ты, залив в себя пол литра водки, неистово орала в трубку: «Я тебя ненавижу, жирная жаба! Ты никакого права не имеешь в семье моего сына! Ты никто!!! И муж твой — вонючий баран!!!».

А какие исключительные по качественному наполнению концерты ты устраивала нам, когда гостила у нас. Ведь тебя никогда ничто не устраивает. Ты всегда на все жалуешься. Во всем нас обвиняешь. И всегда на все обижаешься. Мы никогда не хороши для тебя, потому что у тебя всегда найдутся для примера кто-то лучше. И еще, ты умеешь превратить любое с тобой общение, а тем более любое семейное торжество с твоим участием в выжженную токсичным ядом пустыню.

О мама… Мама… Я очень люблю тебя, но рядом с тобой моя жизнь превращается в ад. И причиной этому является то, что ты никогда не сможешь признать, что я имею право быть самим собой, сорокалетним мужчиной, мужем и отцом, зрелым человеком со своими взглядами на жизнь, которые могут расходиться с твоими. Что я больше не твой маленький сынок, а зрелый человек, который завел свою семью и успешно ее содержит. Я ведь понимаю, что тебе на самом деле неприятно видеть меня таким. Где-то глубоко внутри, на уровне подсознания. Ты на самом деле отрицаешь мое право быть отдельно от тебя, потому что тогда тебе придется признать, что у тебя больше нет надо мной власти.

Ты почти разрушила мой брак. Около года назад. После твоего очередного долгого визита в наш дом. Вернее я сам почти его разрушил. Потому, что к сорока годам я все не мог вырасти из под твоей юбки и позволял тебе грубо вмешиваться в нашу жизнь, в то, как нам с женой себя вести, что есть, что носить, как воспитывать детей. И чем больше мы с женой пытались тебе угодить, баловать, соглашаться, дарить подарки, отправлять на отдых, тем неблагодарнее мы оказывались и тем несчастливее оказывалась наша жизнь.

Кончилось та история тем, что у супруги случился нервный срыв на фоне переживаний на работе, во время которого она тебе, мама, все и высказала. Громко, истерично, уродливо, мерзко, от души, все что было спрятано и копилось семь долгих лет, все обиды, все скомканные, спрятанные слова, сконцентрированные временем и молчанием. Все обрушилось сразу одним сокрушительным потоком прорвавшейся плотины.

После той грандиозной ссоры у меня было лишь два пути. Развод с женой, о чем почти открытым текстом, по обыкновению манипулируя мною, настаивала ты. Что означало бросить в жертвенный костер болезненного, неутолимого, уязвленного твоего самолюбия мою самостоятельную семейную жизнь с человеком, которого я люблю, с которым завел прекрасных детей, мое достоинство взрослого человека, мое право жить, как считаю сам нужным. Или развод с тобой, мама. Не менее болезненный, но необходимый, чтобы наконец разорвать пуповину, отравляющую как мою жизнь, так и твою.

С этими мыслями, я пожал мастерам руки, и закрыл за ними дверь.

Да. Время все обдумать еще есть… Я, конечно, не оставлю мать одну, но детали решения можно решить позднее.

Через месяц с небольшим, в субботу, 13 июля 2019 года, мы установили в обеих квартирах решетки. Крепкие, из толстого кованого железа, выгнутые снизу пивным пузом, ощетинившиеся сверху острыми копьями, словно шеренги пикинеров готовых к бою, глубоко и надежно утопленные во внешние бетонные стены дома. И так на всех четырех проемах окон и двух лоджиях.

Это был второй после железной двери барьер защиты нашего убежища. Наша Великая Китайская Стена. Второй заслон от надвигающейся беды. Оставалось еще около десяти месяцев до заражения, а самые первичные пункты подготовки к часу ИКС были выполнены. Я смотрел на решетки и мне становилось хорошо, спокойно, безопасно.

Я позволил себе на секунду вновь окунуться в тот сон, когда монстры без труда разодрали в клочья беззащитные окна кухни и лоджии.

— Теперь я такого не допущу! Выкусите, сволочи!!! — шептал я про себя, с наслаждением осматривая работу, поглаживая тугие рифленые прутья, приятно холодившие руку.