Няня по контракту (СИ) - Ночь Ева - Страница 19

Дмитрий

Мама явилась как-то не вовремя. Хотя, наверное, такие визиты всегда некстати. Я уже и забыл, что она обещала с бабулей разобраться. Не до того было. А тут — трах-бабах! А то, что она подумала, увидев Аньку в халате, вообще ни в какие ворота не лезло.

Нет, по большому счёту, со стороны это может выглядеть как угодно, но тактичность ещё никто не отменял. И мама обычно вполне адекватная, а тут её понесло. И тоже некстати.

— Мам, давай ты выдохнешь и включишь то, чего обычно у тебя в избытке, — решил я не особо церемониться, потому что если мама неслась вперёд, закусив удила, ничем хорошим это не заканчивалось. — Дети Ане платье краской заляпали, пришлось принимать меры. И как бы день получился насыщенно-длинным. Все устали, все на взводе. Бабушка к тому же…

— Кстати, где она? — перешла на нормальный тон родительница.

— Прячется где-то, сейчас найдём, — вздохнул я.

— Я уговорила Селену не бросать нас, так что жизнь налаживается. Наверное.

Мама застыла в собственных переживаниях, а я поймал Анькин напряжённый взгляд.

— Дмитрий Александрович, — вот прям душевностью прёт, когда она меня так называет! — Можно вас на пару слов?

— Бабуфка! — нарисовался Ромка. — Пойдём, мы тебе Фиксика покажем, он такой смешной! Папа и Аня его купали, а теперь он сохнет и лижется!

Пока мама отвлеклась на внука, Анька меня буквально утащила за руку в другую комнату.

— Что за история с бабой Тоней? — сразу же наехала она на меня. — Вы её что, бьёте? Она боится и прячется. Просила не отдавать её вам. Что за идиотизм, Иванов?

Я снова вздохнул и поморщился. Об этом говорить всегда тяжело.

— Она больна, Ань, — проговорил между вздохами. — В детство впадает. У её болезни есть диагноз, но суть её состояния одна: она то нормальная, то не очень. А порой — очень даже не очень.

Я вдруг понял, что несу чушь, но, пусть и коряво, как мог, я сказал правду.

— Почему ты ничего не сказал утром? — задаёт Аня закономерный вопрос. — Почему не предупредил? Господи, да мы же целый день были вместе, с детьми. О чём ты вообще думал, Дим?

— Она не опасна, — внутри меня словно ледяной ёж вырастает. Как же это больно — слышать её слова. А я думал, что… впрочем, не нужно ждать чудес. Даже от Аньки. Всё правильно. Вопросы её правильные. И возмущение Анькино понять можно, конечно. — Болезнь — это всё же болезнь, — сказал жёстко, — а не полное помешательство, когда человек себя не контролирует. Ты права, да. Я виноват, признаю. Но в ней очень силён материнский инстинкт, как у животных, наверное. Для детей она не опасна. Да и для взрослых — тоже. Разве что нервы потрепать. К тому же, всё и так решилось. Её сиделка согласилась работать дальше. Мама сейчас бабушку заберёт. Тебе не о чем беспокоиться. Естественно, я приплачу тебе за беспокойство. За то, что пришлось возиться не только с детьми, а ещё и с бабушкой. Но я не позволю считать её свихнувшейся бабкой. Это не так.

Я разошёлся, руками махал. Старался на Варикову не смотреть. Может, потому что не хотел в ней разочаровываться. Да по сути, не виновата она ни в чём. Я сам не знаю, как бы реагировал, если бы…

— Ты совсем ку-ку, Иванов? — вырвала меня из душевных переживаний Анька. — Нужно было просто предупредить. Поверь, я бы не стала вызывать «дурку» или орать, чтобы ты забрал немедленно бабушку.

— Но ты бы смотрела на неё другими глазами, — снова вздохнул я. — Да, виноват, каюсь. Не прав я. Но всё уже позади. Мама её заберёт.

— А мы можем сделать по-другому? — Анька умела удивлять. Я уже как-то подзабыл, что она… удивительная.

— Что ты предлагаешь? — засунул я руки в карманы и посмотрел на розовую зайку по-деловому. Лучше так. Рядом с ней сложно себя контролировать.

— Вам не кажется, что вы её заперли в клетку и держите там, как бешеную собаку? Вроде бы всё есть: еда, одежда и даже персональный подтиратель задницы, грубо говоря. А нет того, что ей на самом деле нужно: общения, тепла, любви. Пусть она останется здесь. Ведь у тебя есть место, правда? Есть возможности. Пусть эта её сиделка живёт рядом, приглядывает, а баба Тоня будет в семье. С правнуками. С внуком. Будем вместе гулять, развлекаться, обедать. Я не знаю… неужели это так тяжело? А то рассказывать, что она нормально-ненормальная можно, а сделать её счастливой — нельзя?

Если бы сейчас у меня перед носом разорвалась бомба, я бы не так поразился. А это идея, чёрт побери! Раньше я об этом и помыслить не мог бы, но сейчас… почему бы и нет?

— Варикова, ты знаешь, что ты необыкновенная? — язык вперёд мозгов сработал.

— Знаю, — тряхнула она кудрями. — И рада, что у тебя глаза наконец-то открылись. Я всё время пытаюсь тебе втолковать, что вы потеряли ценный кадр, но ты же слышать ничего не хочешь.

— Забудь, Варикова, — вцепился я в её плечи и сжал от избытка чувств. — Ничего я не потерял, а только приобрёл. Будет тебе завтра контракт, кофе в постель, какао, шоколад, молоко за вредность — что пожелаешь. И премия. Только пообещай, что присмотришь за бабулей. Так спокойнее будет всем.

— Какой же ты дурак, Иванов, — вздохнула она, стряхивая с себя мои руки. — Это была вообще-то моя идея. А уж если я это предложила, значит уже согласилась бабу Тоню взять на поруки. И жаль, что вы сами не догадались дать ей то, в чём она остро нуждается.

Да, она права. И были у меня такие мысли, однако… были и непреодолимые обстоятельства, которых сейчас нет. Зато есть Аня. И нет причин думать о грустном.

— Где она? — задал я самый нужный вопрос.

— Пойдём, — ведёт меня за собой Варикова. — Я тут платье гладила, а она пришла, чуть не плачет. Ты кота приютил, Дим. А она всё же родная бабушка.

Стыдно. Но может, в том и прелесть взгляда со стороны: позволяет увидеть то, что у себя под носом не замечаешь?

— Анечка, а я тебе тут платьюшко погладила, — сияет бабуля, как только мы вваливаемся в комнатку. — Я умею! Посмотри: ни единой складочки нет!

Бабушка трясёт утюгом, как битой. Размахивает им так, что мне становится страшно: вдруг себя заденет и обожжёт?

— Ты молодец, — отнимаю у неё утюг, — молодец, ба.

Она переводит тревожный взгляд с Ани на меня.

— Я могу быть полезной, — заглядывает она в глаза, как собака — преданно, открыто. Так, что сердце сжимается и заходится. Я вижу: у Аньки слёзы блестят, и губу она закусывает, чтобы не разреветься. Сейчас бабуля это увидит — и нам всем конец. Сожрёт с потрохами.

— Давай договоримся, — включаю я сурово-деловой тон. — Ты останешься с нами, но пообещаешь вести себя хорошо — раз, слушаться Селену и Аню — два.

— Мне семьдесят восемь, Дмитрий! — выпрямляет бабуля спину и гордо поднимает голову. Она трогательно дёргается на тонкой морщинистой шее.

— Знаю, ба, знаю, — глажу её по плечу. — И поэтому надеюсь на твоё благоразумие. Ты ведь старшая. На тебя дети смотрят. А детям нужно подавать пример. Самый лучший. Иначе вырастет из них не пойми что. Ты в курсе.

— Конечно! — гордо оглядывает меня она. — Я умею быть самой лучшей бабушкой! Ведь у меня вырос ты!

Да, это похвала, и мне она льстит. Я украдкой смотрю на Аньку. Ну, не то чтобы хотелось перед ней покрасоваться, но всё же…

— Хватит шифроваться, — беру я бабулю за руку. — Пойдём. Сейчас главное убедить маму, что ты у нас самая лучшая и самая послушная. И что Селена Исаевна больше от тебя не убежит.

Пока мы шли на строгий суд и предстоящие разборки, я подумал: Анька всего два дня с нами, а уже всё перевернула с ног на голову. Но, может, оно и к лучшему?.. Давненько я не чувствовал себя таким… вдохновлённым!

22.

Анна

Пока Иванов о чём-то там договаривался с бабулей, я закрыла дверь и выдохнула. Невыносимо. Она такая непосредственная. Да, чудаковатая. Но кто из нас без греха? Неизвестно, какими мы будем в старости. И… я бы не хотела остаться в одиночестве или в золотой клетке.