Няня по контракту (СИ) - Ночь Ева - Страница 33

— Ребёнку нужно в детский сад ходить, — озвучила я свои мысли.

— Я думаю над этим, — согласно кивает Димка. Я невольно затаиваю дыхание. Он рядом. Его плечо касается моего. Мне хочется поправить прядь, что падает ему на глаза. — У нас… немного не сложилось с садиком. Рома очень впечатлительный, а воспитательница как-то не вникла в наши проблемы, поэтому сын получил стресс.

— Проще нянь менять, — вздыхаю я.

— Проще, — соглашается Димка. — И тоже есть свои особенности и недостатки. Меня не хватает на всё. Я не очень хороший отец, признаю. Поэтому — как получается. Слушай, никогда не думал, что рисовать пальцами — это так увлекательно.

— Тут всё намного сложнее, — ставлю я на его рисунок отпечатки своего указательного пальца — добавляю цветочек. — Ты посмотри, как здорово устроено: она же их исподволь учит считать и читать. Они и не замечают даже.

— Ромка умеет, — сообщает по секрету Иванов — губы к моему уху прислоняет, дыхание его опаляет кожу.

Эй, мурашки, вы куда помчались? Что за массовый восторг и ритуальные пляски?

Мне нельзя рядом с Ивановым находиться — факт. Меня от него трясёт. Ещё немного — и я что-нибудь безумное отчебучу. Коснусь его. Уткнусь лицом в плечо. Пальцы в волосы запущу. А мне нельзя. Лучше не начинать.

Зато время пролетело быстро. Ромашке уходить не хотелось. Ребёнок был счастлив, сиял, улыбался. Ещё бы: сегодня он был с родителями…

Безумно длинный день ещё и не думал заканчиваться, но я понимала: больше не выдержу. У всего есть запас прочности. У меня он тоже был.

— Я пойду? — спросила, как только мы дошли до подъезда.

Иванов не дрогнул. На миг только лицо перекосило, и то слегка.

— Я обещал. Иди, отдыхай, Ань.

Они с Ромашкой остались, а я ушла. Долго сидела за рулём автомобиля, приходя в себя. Ощущение, что меня засасывает, не проходило. Я даже подумала: надо позвонить сестре. Но сил на разговоры, разборы полётов я в себе не ощущала. Подождёт и это. Сейчас главное домой добраться, постоять под душем и лучше ни о чём не думать.

Но моим планам сбыться не суждено. Возле подъезда меня ждал Игорь. Сидел на лавочке с упрямым выражением лица. Осёл. Большой тупой ослище. К тому же, умный ослище. Он меня вычислил. Нашёл. И поэтому я предвижу, что сейчас начнётся.

— Анна, — поднимается он на ноги.

— Мы уже попрощались с тобой, — я стою на безопасном расстоянии. Не хочу к нему приближаться. От него так и веет скрытой агрессией. Я надеюсь, он не изменит своим принципам, но то, что он в ярости, я вижу без всяких внутренних посылов: слишком уж лицо у Лесневского говорящее.

— Ты меня обманула, — гнёт он своё, не прислушиваясь к моим словам.

— Я тебе ничего не должна. Мы расстались, — пытаюсь достучаться до человека, который вдруг превратился в дерево.

— Я всё пытаюсь понять: почему? Чем я тебе не хорош?

— Всем хорош, — устало говорю я. — Просто не мой.

— А этот… твой? — наступает на меня Игорь. — Что в нём такого, что нет у меня?

— Бесполезный спор и вопросы, на которые нет чёткого ответа. Если ты сейчас не уйдёшь, я вызову полицию. Я устала и хочу домой. Не нужно за мной ходить, выяснять, спрашивать. Приезжать не нужно, Игорь. Если бы я хотела семью и детей с тобой, уже бы всё было. Но у нас не получилось,

— А с ним получилось? — его как заклинило. И лицо упрямое. Я и не думала, что он может быть таким. Беспощадно-злым и бездушным.

С ним тоже не получилось. Но вслух я этого не скажу, потому что больше всего на свете я хотела, чтобы у нас с Димкой всё было. И любовь, и жизнь, и семья. И чтобы сыновья его были нашими, общими. С ним бы — с радостью. В огонь, в воду, по медным трубам. На коленях из Антарктиды. И, наверное, я готова его простить, потому что до сих пор не переболела. Хочу его назад. Чтобы рядом был, без всяких «на удачу» и договоров.

— Я люблю его, — говорю абсолютную правду и задыхаюсь от слепящей боли.

Лесневский меня всё же ударил. Так, что на мгновение я ослепла и оглохла. А когда туман рассеялся, его уже рядом не было. Зато была я. Кажется, с опухшей щекой. Мало мне Мишкиных художеств. Завтра ещё, наверное, и с синяком буду…

38.

Дмитрий

— Что, бросила тебя твоя Аня? — бабушка иногда бывает на редкость беспардонной. Но мы ей прощаем всё. Наверное, это болезнь так прогрессирует. Бабуля мало того, что как ребёнок становится, так ещё и непосредственность из неё так и прёт.

— Я её домой отпустил. День сегодня сложный выдался.

— И то так, — соглашается она.

Мы все в большой комнате собрались. Мишка с Ромкой играют и спорят, Селена сидит, уткнувшись в телефон, улыбается чему-то, но брови у неё сдвинуты домиком, будто она и печалится одновременно. У неё постоянно вечная скорбь и губы уголками вниз. Кто б подумал, что она терпелива, как ангел, и весьма стрессоустойчива. А может, этот её грустный образ помогает философски ко всему на свете относиться.

С бабулей мы пьём чай из больших чашек. Она на редкость умиротворена, спокойна, улыбка с лица не сходит — сытая и мечтательная.

— Ты б с ней поговорил, что ли, — раздаёт она ценные советы. — Объяснился бы. Хорошая девочка. Не могла просто так от тебя сбежать. Видать ты, Дмитрий, накосячил где-то. Ведь не перегорело у тебя до сих пор! — качает она узловатым пальцем у меня перед носом. — Пригорает, я бы даже сказала!

Только её умозаключений мне и не хватало для полного комплекта. Я уже и сам… обо всём подумал.

— Да пытался я! — признаюсь внезапно. Как-то не хотелось мне тревожить бабушку своими проблемами. — Аня не хочет.

— Значит, сильно накосячил, — вздыхая, качает головой баб Тоня. — Прячется она от тебя, не доверяет. Конечно: не искал, а потом сразу женился, детишек, вон, наплодил. Жил себе в удовольствие.

Её слова — ножом по сердцу.

— И не сразу я женился, — пытаюсь отбиться от бабулиного напора.

— Не оправдывайся, Дмитрий! — сурово сжимает она губы, и я сдаюсь. Всё так и есть, крыть особо нечем. — А будешь сопли жевать — уведут, так и знай! И останешься с носом у разбитого корыта!

Вот умеет она — р-раз! — и в точку. В больное место палочкой тыкнуть так, что искры из глаз.

А дальше весь вечер насмарку. Мы что-то делаем, я куда-то звоню, мне кто-то звонит, всё кувырком. Но не от домашней неразберихи, когда Фиксика пацаны чуть не отправили в полёт, космонавты хреновы, да и Фиксик отделался лёгким испугом — ему не привыкать, он закалённый; не от обычных рабочих вопросов, что приходится решать на ходу. В башке у меня ворочаются мысли об Ане.

Как она? Доехала ли домой? Ещё и бабушка масла в огонь подлила. Где-то там, рядом, бродит этот Иго-го двухметровый — бездарный артист погорелого театра. Он не из тех, что помашут ручкой и растворятся в небытие — я по роже его видел.

В общем, до вечера я кое-как дотянул, детей спать уложил, а сам как маятник — туда-сюда-обратно. Не спится и не лежится, мысли череп поднимают. И когда в доме стало совсем тихо, я решился. Плюнул на всё и поехал. К Вариковой. Ну, да. Адрес я её сфотографировал. Не на всякий случай, между прочим, а для договора.

— Ань, — позвонил я ей уже у подъезда. Ну, совсем внезапно заявиться — это уже перебор.

— Дима? — испугалась она. — Что-то случилось?

— Нет-нет, с детьми всё хорошо, — уверил я её торопливо.

— С бабушкой? — в её голосе уже паника. Ёлки-палки, да что ж это такое.

— Со всеми всё хорошо. Со мной плохо, Ань. Так плохо, что я сижу у тебя под подъездом. Впустишь меня? Торжественно обещаю: приставать не буду, говорить на неудобные темы — тоже.

— Дим… — у Аньки голос — полуобморочный. Я её слишком хорошо знаю. Что-то не так.

— Ты не одна, да? — «осеняет» меня. — Твой недомачо припёрся, да? Ты только скажи, Ань, я всё пойму.

Ни хрена я не пойму. У меня уже башню рвёт, а в груди такой пожар, что физически больно. Так больно, что дышать нечем.

— Не молчи, Ань, — хриплю я так, что аж самому становится страшно.