Медленный яд (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 47

— Алло, — голос сонный, отвечает гудок на десятый.

— Это Поддубный, есть разговор. Когда к тебе можно подъехать?

Вот так сразу, чтобы не юлил, чтобы не было желания включить заднюю. Ситуация с Влади раздражает, и я хочу решить все для себя как можно быстрее. В идеале — до того, как самолет Алины приземлится в нашем аэропорту.

— Я не дома… Давай через час встретимся. А что случилось?..

Вот эти мягкие вопросительные интонации тоже раздражают. При всей решительности, мужественности, которыми обладал Самойлов-старший, Мите от него почти ничего не досталось. Смазливая мордашка, худосочное телосложение, ни капли мужественности.

Я не считаю, что он виновен в смерти Кирилла; есть ли вообще хоть кто-то, кто в этом виноват? Может, стечение обстоятельств? Но у меня полно других вопросов, которые тоже нужно решать. Не мифических, а вполне конкретных.

Мы договариваемся встретиться за городом, где на даче друзей торчит Самойлов. За время моего отсутствия город снова окутывает привычная жара, и я с удовольствием отправляюсь по указанному Митей адресу, прокручивая наш будущий разговор.

Что я ему скажу? Не ты ли писал сообщения Влади и пытался ее шантажировать? Поджег дачу, чтобы погасить свои долги, но не удосужился почитать, кому и при каких обстоятельствах достанется страховка?

Обвинения голословные, но что-то упорно подсказывает, что Митя не такой ангел, каким мы привыкли его считать. Как правило именно такие мальчики — зайчики, солисты хора, оказываются самыми злостными маньяками и любят секс в коже и шипах, а может, и других мальчиков.

Блядь, стоп, куда меня несет, еще об этом думать не хватало.

Торможу перед садовым обществом, оставляя машину на асфальтированном пятачке. Рядом стоят несколько представителей отечественного автопрома, а между них, как алмаз в дерьме, блестит Митина иномарка. Скептически оглядываю своих временных соседей и еще раз дергаю дверь, проверяя, надежно ли закрыл.

Самойлов встречает меня при самом входе в СНТ. Стоит, сутулясь, пряча руки в карманах шорт. Выглядит обыкновенно, но вещи фирменные, это даже мне, не особо разбирающемуся в шмотках, заметно. Ну что ж, пообщаемся.

— Здорово, — протягиваю руку и жму сильно, гораздо сильнее положенного. Почти незаметно Митя морщится.

Доходим до небольшого двухэтажного дома, скрывающегося за зеленым забором из сетки-рабицы.

— Друзья временно сдали, с мамой тяжеловато после смерти отца, — словно извиняясь, указывает на стол под яблоней. Отряхиваю белый пластиковый стул, скидывая мусор на землю, и сажусь, закидывая ногу на ногу.

— Давно с Сашей виделся?

— Не очень. С ней что-то случилось?

— А что с ней могло случиться?

— Илья, ты же не просто так приехал сюда? К чему все эти вопросы? Вчера ты у мамы моей был…

«Рассказала, значит», — отмечаю недовольно, но не злюсь. Похер.

— Ты в курсе, что Влади шантажируют?

Говорю, а сам внимательно слежу за его реакцией. Удивился, а еще — перепуган. И чего ты боишься, Самойлов? Поправляю на руке часы, поглядывая на время.

— В смысле?

— В прямом. Не ты ли ей эти эсэмэски отправляешь?

— Какие? О чем ты?

То ли хорошо играет, то ли реально не в курсе. Сашка, если узнает, что ему сказал, начнет вопить, только спектакль пора заканчивать. Раз не хочет Влади писать заявление в ментовку, будем так.

— Короче, если это ты…

— Зачем мне это, Илья? Мы с Сашей друзья, она моего отца любила.

— А как у тебя с деньгами? Я слышал про долги.

Выдыхает шумно, отстраняясь назад. Чешет нос, не зная, чем занять руки.

— От кого?

— На мой вопрос ответь сначала.

— Да, у нас есть долги. Но я постепенно отдаю с зарплаты.

— С какой?

— Я  устроился, играю по вечерам в ресторане. На жизнь хватает. Только не говори маме, она расстроится. Это ее долги… Не привыкла она экономить. Папа давал денег, и мама всегда шиковала, а сейчас живет по-старому.

Молчу, ощущая нелепость происходящего. Мне тяжело принять то, как живут эти люди, и поэтому не вижу смысла общаться дальше.

— Ладно, Митя, но если ты мне счас мозг компостируешь, и это твоих рук дело, я тебя в землю урою.

— Ты так переживаешь из-за Саши? Или есть другая причина?

Ответить не успеваю, жужжащий мобильный спасает от разговора. Звонит Ленчик.

— Привет, Дуб.

— Здаров.

— Помнишь, ты номерок скидывал, тебя еще по нему интересуют новости?

— А то, — поднимаюсь, кивая головой на прощанье Мите. Он едва заметно поднимает руку в ответ

— Ну вот, сообщуха туда пришла интересная.

— Давай уже в темпе, что там?

Стою возле машины, ощущая себя гончей, вышедшей на охоту. Кажется, развязка уже близко.

— Номер привязан к кредитной карте, а по ней должок. Вот и пришло сообщение на имя держателя.

— Ленчик, — не выдерживаю я, рявкая на парня. Тот хмыкает и называет имя. 

— Бля, — на большее меня не хватает.  Сажусь в машину, на автомате завожу ее и повторяю снова, — бля.

Вот такого поворота я не ожидал.

— Вот ты дрянь, — дорога до города напрочь стирается из башки.

Из всех возможных кандидатов, этот последний, на кого я подумать мог.

Елизавета Эдуардовна.

Лиза.

Старшая сестра Влади.

У меня в башке не укладывается, что у них за семья. Отец-взяточник, младшая дочь вышла замуж за бабки, старшая пьет и шантажирует сестру. Пиздец просто. И что мне делать с этой информацией?

Варианта два: дождаться приезда Влади, сдать ей Лизу и пусть сами делают, что хотят, решая проблемы внутри собственного гадюшника.

Второй — все-таки влезть и поговорить со старшенькой. Узнать, есть ли у нее доказательства виновности Сашки, а после либо снять подозрения, либо подтвердить их.

Самолет приземляется через час: если поторопиться, я успею забрать Алину.

На крайняк, сама доедет, оплачу такси.

Надо узнать только, где эту Лизу искать. Раньше она жила с родителями, потом вышла замуж и съехала, — это последнее, что я помню про нее. Не считая, конечно, того факта, что она пьет. Тут родители, сколько не пытались правду скрыть, не смогли.

Единственный информатор в этом деле — Ульяна, ей и звоню.

— Привет, разговор на минуту. Не знаешь, где живет Лиза Влади?

— Говорят, сейчас вернулась к маме с папой, в отчий дом, — без запинки выдает Самойлова, — а что?

— Спасибо, пока.

Родительский, значит, родительский. Пока не представляю, как буду пробиваться через кордон ее матери, все это — потом.

Еле нахожу место в знакомом с детства дворе. В последний раз я был здесь в прошлой жизни, но почти ничего не изменилось: все те же тополя, превращающие в июне всю площадку в белое ватное одеяло, старые качели и горка, кособокая елка по центру, возле которой мы не единожды гуляли в новогоднюю ночь. Только лавки возле подъездов новые, яркие, будто из другой истории. Смотрю на них, ощущая диссонанс, но не задерживаюсь. Мишура все это.

На нужном подъезде — домофон, но дверь распахнута настежь и для надежности подперта кирпичом, заходи, кто хочет.

Поднимаюсь, перепрыгивая через две ступеньки, и не останавливаясь, давлю на звонок. Некогда задумываться, ноги все еще как будто бегут. Всю последнюю неделю это ощущение, точно я несусь куда-то, боюсь не успеть и гоню из последних сил.

— Кто?

Голос, скорее женский, чем мужской, но такой бесцветный, что не пойму, кто из домочадцев мне отвечает.

— Поддубный.

Молчание, никакого движения. Пристально гляжу в прицел глазка, ожидая, что будет дальше.

— Чего надо?

— Тебе прямо через дверь орать?

Лиза. Точно она.

В детстве я терпеть не мог старшую сестру Саши. Ехидные замечания, попытки всегда задеть за живое — с ней тяжело было бороться. Потому что старше на десять лет. Когда тебе семь, сложно найти подходящий ответ семнадцатилетней язве, как не старайся. Все равно подколет.