Смерть дикаря - дю Террайль Понсон - Страница 12

• Предыдущая
• 12/36
• Следующая

В письме говорилось:

Пообедав у сестры, маркиз де Шамери поехал в клуб и просидел там до двенадцатого часа — времени, назначенного Концепчьоной для свидания.

Ровно в полночь вошел он в мастерскую сеньориты де Салландрера.

Пепита Долорес Концепчьона сидела в кресле и при виде маркиза хотела приподняться, но волнение ее было так велико, что ей это не удалось. обетами, поклявшись друг другу скорее бежать на край света, чем позволить разлучить себя.

Час спустя маркиз де Шамери вышел из мастерской и в сопровождении негра перешел через сад к калитке, выходившей на бульвар Инвалидов.

— Все равно! — прошептал Рокамболь, когда калитка затворилась за ним. — Такая великолепная победа льстит моему самолюбию, и сэр Вильямс не напрасно гордится мною. Он был настоящим виконтом, получил хорошее образование, а не сделал бы лучшей победы. Черт побери! Если бы папаша Николо мог явиться с того света, он порядком бы изумился… А вдова-то Фипар!

Рокамболь вынул из бумажника гаванскую сигару.

— Одного только недостает к моему благополучию, — прошептал он, — нечем закурить сигару.

Но как будто судьбе угодно было исполнить его желание, он увидел невдалеке, на бульваре, светлую движущуюся точку — фонарь тряпичника.

— Ночью нечего важничать, — подумал мнимый маркиз, — пойду попрошу огня у Диогена.

Он подошел к тряпичнику.

Этот тряпичник оказался женщиной.

— Эй, тетка! — сказал Рокамболь. — Можно закурить у твоего фонаря?

При этом голосе тряпичница мгновенно остановилась и выронила свой крюк.

Рокамболь подошел еще ближе, и свет фонаря упал прямо на его лицо.

— Силы небесные! — вскричала старуха хриплым голосом. — Да ведь это мой сыночек!

Рокамболь отшатнулся.

— О, я узнала тебя! — продолжала старуха, раскрывая объятия для маркиза де Шамери, — это наверное ты… хоть лицо твое и переменилось. Это ты, Рокамболь!

— Ты с ума сошла, старушенция! — сказал мнимый маркиз, освоив опять английское произношение.

— Сошла с ума? Нет, мой голубчик, ты — Рокамболь, дорогой сыночек мамаши Фипар.

И вдова Фипар хотела кинуться на шею Рокамболю, но он презрительно оттолкнул ее.

— Прочь! Старая пьяница! — сказал он. — Я тебя и в глаза не видел… сохрани бог человека моего звания…

— Что это? Что это? Ты, кажется, важничаешь? Загордился и сделался неблагодарным?

Холодный пот выступил на лице Рокамболя. Если тряпичница узнала его теперь, ночью, то, наверное, узнает и среди белого дня.

Маркиз понял, что лучше всего сдаться.

— Молчи! — сказал он шепотом. — Лучше потолкуем порядком…

— А, так ты узнал меня?

— Ну да, черт тебя дери!

— Так ты по-прежнему Рокамбольчик мамаши Фипар? — продолжала старуха, стараясь придать своему отвратительному голосу ласковый тон.

— По-прежнему.

И Рокамболь, изменив тон и позу, не погнушался кинуться в объятия старухи и осквернить свою элегантную одежду прикосновением к ее лохмотьям. Но, прижимая ее к своей груди, он сказал ей:

— Говори шепотом, мамаша, и погаси фонарь.

— Зачем?

— Затем, что рыжая следит за мной.

— А ты ведь одет, как принц!

— Это ничего не значит. Старуха погасила фонарь.

Рокамболь озирался недоверчиво. Ночь была темная, бульвар — безлюден.

— Пойдем, сядем под мост, — продолжал Рокамболь, — только там и можем мы разговаривать.

И он любезно подал руку отвратительной старухе.

— Ах, — прошептала она с волнением, — я знала, что ты не изменишься к своей мамаше!

— Да, да, только молчи.

И Рокамболь, недоверчиво осмотревшись кругом, повел тряпичницу по направлению, противоположному тому месту, где стоял его экипаж, и уселся с нею под мостовою аркой.

Вокруг них царствовало глубокое безмолвие, слышался только глухой плеск воды о мостовые столбы. Непроглядная тьма окружала их, и где-то вдали мерцали тусклые фонари на набережной Сены, у моста Согласия.

— Ну, — сказал Рокамболь, — теперь ты можешь дать волю своему языку. Где ты живешь? Я приехал в Париж только две недели назад и везде отыскивал тебя, но напрасно.

— Ты говоришь правду?

— Что за глупый вопрос! Разве можно забыть свою мамашу?

— Однако ты не вспоминал меня целых пять лет.

— Это вина не моя: я прятался.

— Что-о?

— Или лучше сказать, прогуливался.

— Где же?

— Ботани-Бее, где я прожил четыре года.

— А теперь срок твой кончен?

— Какое! Мне еще остается сидеть двадцать шесть лет, но я решился выйти на чистый воздух, сделал два лье вплавь, и американский корабль взял меня в матросы. Давно ли ты в Париже?

— Две недели.

— Немного. Я промышляю карманным мазурничеством. А ты?

— Мне все неудачи. Вот видишь, я дошла уж до ремесла тряпичницы. Ах, все перевернулось вверх дном. Кажется, сэр Вильямс лишился языка в последней баталии, по крайней мере, так сказал мне Вантюр.

Рокамболь вздрогнул.

— Как! — сказал он. — Ты видишься с Вантюром?

— Частенько. Мы по временам выпиваем вместе по стаканчику.

— Где ты живешь?

— В Клиньянкуре.

— А он?

— На площади Бэлом.

— Черт тебя дери, мамаша! — подумал Рокамболь. — Тебе не поздоровится от того, что ты видишься с Вантюром и повстречалась со мной!

— Ну, старуха, — прибавил он громко, — так я навещу тебя!

— Когда?

— Завтра.

— Наверное, мой голубочек?

— Наверное. А пока я подарю тебе два луидора.

— Два луидора! — вскричала Фипар, давно не имевшая такой громадной суммы в своем распоряжении, — теперь мне и сам черт не брат!

Рокамболь сделал вид, что роется в карманах, но между тем внимательно прислушивался к смутному и отдаленному шуму, долетавшему до его уха. Потом, отдав два луидора старухе, жадно протягивавшей руку, он почувствовал вдруг прилив нежности.

— Дорогая моя мамаша! — сказал он и, обвив ее шею руками, прибавил:

— Я обожаю тебя.

— Ты задушишь меня! — проговорила она.

— То есть удавлю! — отвечал он, и кисти рук его обвились, как клещи, вокруг шеи старухи, сжали ее, сжали крепко, еще и еще крепче. Старуха пыталась отбиваться, но руки Рокамболя были железные…

— Ты узнала меня, — сказал он, — и ты все еще видишься с Вантюром.

Старуха отбивалась еще несколько минут, потом судорожные движения ее стали постепенно уменьшаться и, наконец, совсем затихли. Тогда Рокамболь толкнул ее и бросил в Сену. Черная волна унесла мертвое тело к неводам Сен-Клу, а маркиз де Шамери пошел к своему экипажу. ></emphasis>

На следующий день после свидания Рокамболя с Концепчьоной герцог де Шато-Мальи увидал при своем пробуждении Цампу, сидевшего у его изголовья с таинственным видом, который заинтриговал молодого человека.

— Что ты тут делаешь? — спросил герцог.

— Ожидаю пробуждения вашего сиятельства.

— Зачем? Ты знаешь, что я всегда звоню.

— Точно так-с, ваше сиятельство.

— Ну, так что же тебе нужно?

— Если б ваше сиятельство позволили мне говорить…

— Говори!

— Несколько свободнее…

— Как свободнее?

— То есть забыть на минуту, что я слуга вашего сиятельства, тогда я, может статься, говорил бы яснее.

— Ну хорошо, говори.

— Простите меня, ваше сиятельство, что я знаю некоторые подробности.

— Чего?

— Я служил шесть лет у покойного дона Хозе.

— Знаю.

— И мой бедный барин удостаивал меня своим доверием.

— Совершенно верю.

• Предыдущая
• 12/36
• Следующая