Утро под Катовице-2 (СИ) - Ермаков Николай Александрович - Страница 17

— Нас включают в состав девятнадцатой стрелковой дивизии!

— Но у нас же другой приказ, — удивленно произнес я в ответ на эту неожиданную новость.

— А теперь вот новый приказ, — он протянул мне бумагу с печатью, — А в случае неповиновения пообещали расстрелять.

— Ох… ренеть! — только и смог произнести я, читая документ, — И что теперь нам делать?

— Выполнять! — ответил капитан всё в том же злобно-раздраженном тоне, — А потом, при первой возможности доложить в ГАБТУ, этот приказ оставь себе, я два взял.

Всё страньше и страньше… Я положил приказ в планшетку, в которой уже скопилась целая кипа всяческих бумаг с печатями. Доложить… это он хорошо сказал. Чтобы доложить, сперва надо выжить, а с этим могут быть серьёзные проблемы. Особенно у Долгавина, ведь противотанковая артиллерия — практически смертники, да и у меня шансы выжить в Смоленской мясорубке, откровенно говоря значительно ниже, чем пятьдесят на пятьдесят. И тут не имеет значения, в какой части воевать — потери будут громадными у всех.

Пока я стоял и обдумывал сложившуюся ситуацию, подошел майор, представившийся помощником начальника штаба дивизии Юрием Борисовичем Самусевичем, объявил, что авторота и дивизион ПТО переходят в непосредственное подчинение штаба дивизии, потом он приказал разделить нашу автоколонну: четырнадцать машин, которые буксировали пушки, везли боеприпасы, имущество и личный состав дивизиона, под командованием Долгавина занимали место позади штабной колонны, а десять машин под моим руководством должны встать около дороги и по мере прохождения подразделений заполнить кузова красноармейцами, стершими себе ноги и утратившими способность к самостоятельному пешему передвижению. Раздав необходимые указания и поставив Федоткина старшим в артиллерийскую полуколонну, я подогнал оставшиеся десять грузовиков к дороге и спустился из кабины на землю. За эти два дня езды на неудобном сиденье и тряской дороге задница превратилась в сплошной синяк, так что надо было использовать предоставившуюся возможность, чтобы дать небольшой отдых этой важнейшей части тела. Я прошелся вокруг машины, попинал колёса, думая о том, как будет выглядеть со стороны, если я завалюсь подремать в тенечке. Мои размышления о возвышенном прервала девушка-военфельдшер, подошедшая со стороны штабной колонны, которая подойдя ко мне, вытянулась по струнке, взяла под козырек и представилась:

— Вонфельдшер Климова! — Хм, однофамилица! Настоящая моя фамилия ТАМ была такой же. Хотя ничего удивительного — фамилия довольно распространенная.

Девушка была блондинкой с правильными чертами лица и светло-серыми глазами невысокого роста, худощавая, одета, как и положено, в китель защитного цвета с синими галифе. И чего она передо мной тянется, если я младше по званию?

— Младший лейтенант Ковалев. Вы, я так понимаю, будете отбирать тех счастливчиков, которые своим небрежением в деле заматывания портянок, заработали поощрительную поездку в кузове автомобиля?

Она на несколько секунд подзависла, осмысливая мою тираду, а затем строгим тоном ответила:

— Тут нет ничего смешного, товарищ младший лейтенант, в дивизии много неопытных только что призванных бойцов, а армейские ботинки, пока не растоптаны, кому годно могут натереть кровавые мозоли, независимо от качества наматывания портянок.

— Прошу прощения за неуместную шутку, — я не стал с ней спорить и быстро сдал назад, — Давайте, распоряжайтесь, а я тут в тенёчке пока прилягу, устал, знаете ли.

Девушка согласно кивнула, после чего я завалился на траву, предварительно назначив дежурного бойца и разрешив остальным шоферам отдыхать, пока есть такая возможность. Спать не хотелось, поэтому я лёжа на боку и подставив руку под голову, смотрел, как мимо проходят пешие колонны и запряжённые лошадями подводы. Климова разговаривала с командирами и бойцами, некоторых из них заставляла снять обувь и по результатам осмотра определяла тех, кто достоин проделать дальнейшую дорогу в кузове грузовика.

В течении полутора часов военфельдшер отобрала чуть более сотни хромоногих везунчиков и распределила их по машинам.

— Пора ехать, — сообщила мне девушка, когда я расслабленно смотрел как хвост колонны удаляется в пыльную перспективу.

Надо так надо. Отдав приказ своим бойцам, я проинструктировал пассажиров о необходимости наблюдения за воздухом, сел за руль и, после того, как Климова села рядом, тронулся с места.

— Тут ведь не вся дивизия? — спросил я девушку, после того как убедился, что десять моих автомобилей выехали на дорогу.

— Нет, здесь только первые два эшелона — штаб дивизии и один полк.

— Эшелоны? Вы что, на поезде ехали?

— Конечно, мы же из Воронежа.

— А где выгрузились?

— В Кричеве, остальные части ждать не стали, как второй эшелон выгрузился, сразу и пошли.

— А куда идём?

— Не знаю, при мне не говорили.

Ну да, военная тайна. Главное, чтобы комдив знал, что далеко не факт. Погрузившись в раздумья, я за шумом двигателя не расслышал вопрос Климовой и переспросил:

— Простите, не понял?

— Я спросила, за что у Вас ордена?

— Польша и Финляндия.

— А Вы там также шоферами командовали?

— Нет, в Польше танком командовал, в Финляндии пограничниками, а шоферов мне только сейчас доверили.

— А Вы из какого города? — перескочила девушка на другую тему.

— Из Горького…

Так всю дорогу мы и разговаривали, Климова спрашивала про Горький, про завод, но больше рассказывала про Воронеж, про свою учебу в медицинском училище, как её призвали двадцать третьего июня, а потом десять дней гоняли по плацу, обучая строевой подготовке.

Так, неспешно двигаясь и подбирая доходяг, оставленных на обочине, к вечеру мы подошли к Славгороду, сразу за которым остановились на берегу небольшой речушки. У нашего включения в состав дивизии был как минимум один неоспоримый положительный момент — нас поставили на довольствие и теперь кормили горячим питанием из общего котла армейской полевой кухни. После ужина Климова погнала всех подведомственных ей мозоленогих бойцов к речке, чтобы помылись, и я тоже залез в воду. Хорошо! Поплескавшись и сменив исподнее, я сел возле машины, наблюдая, как военфельдшер осматривает и мажет мазью ноги бойцов. Посчитав в уме, сколько у нее на это уйдет времени, я пришел к выводу, что этот процесс займет часа два. Ну, да это её работа. Распределив караулы, я постелил на траве плащ-палатку и улегся спать, понимая, что хорошо отдохнуть не получится, так как Федоткин сейчас где-то в голове колонны, следовательно смена часовых на мне. Проснувшись через два часа, когда уже окончательно стемнело, я сменил караул и снова собирался лечь, но ко мне подошла Климова, которая, похоже, только сейчас закончила обрабатывать мозоли.

— Товарищ Ковалев, а Вас как зовут?

— Андрей, можно без отчества и на ты, — ответил я, мельком подумав о нелогичности происходящего. Весь день ехали в одной кабине, а знакомимся только сейчас, среди ночи.

— А меня тогда просто Света, — девушка приятно улыбнулась и попросила, — покараульте, пожалуйста у тех кустов, — она махнула в сторону ивняка, растущего на берегу реки чуть в стороне от нашего расположения, — Пока я буду мыться.

— Конечно, пойдемте! — без раздумий согласился я, и моё воображение живо нарисовало картину, как Света в серебряных лучах лунного света красиво раздевается и не менее красиво купается… На этом месте я свои неуместные фантазии приструнил — не о том сейчас думать надо.

— Я сейчас! — девушка забралась в кабину и через пару минут вернулась с небольшим мешком в руках.

Когда мы подошли к прибрежным кустам, я остановился, а Света скрылась за ветками, после чего оттуда раздались негромкие плескания, вследствие чего у меня вновь разыгралось эротическое воображение. Непослушные фантазии настойчиво рисовали очень красивые сцены с обнаженной натурой, когда я внезапно почувствовал лёгкую тревогу. Поверив своей интуиции, я стал внимательно осматриваться по сторонам и прислушиваться к ночным звукам. Ничего подозрительного не заметно. Уставшие красноармейцы и командиры дивизии спят, только кое-где бродят одинокие часовые, окружающую тишину нарушает только стрекот кузнечиков, да редкие вскрики ночных птиц. Но тишина эта обманчивая, идёт война и враг не дремлет, в чём я ещё раз убедился, распознав на грани слышимости приближающийся гул моторов бомбардировщиков, После чего оценивающе осмотрел расположение дивизии. Светомаскировка соблюдена — костров и электрических огней нет — маловероятно, что немецкие летчики нас засекут. Ещё через пару минут, когда моторы гудели уже почти над головами, я услышал за рекой приближающиеся крадущиеся шаги. Посчитав это крайне подозрительным совпадением, я выхватил ТТ и бросился в реку. Света, стоявшая по пояс в воде, от неожиданности ойкнула и села, спрятав в реке все свои прелести. Я же, одним махом преодолев водную преграду, остановился на другом берегу, напрягая зрение и слух. Практически сразу до меня донесся щелчок взведенного курка и я немедленно выстрелил четыре раза, определив направление на звук. В ответ оттуда донесся короткий хриплый стон и я бросился к противнику, продираясь с треском через кусты, по пути для надежности выстрелив в ту сторону еще дважды. Через несколько секунд я подбежал к лежащему на спине бородатому мужику, который в агонии скреб землю пальцами. Две пули — одна в живот, другая — в грудь, не оставили ему никаких шансов. В полуметре от умирающего врага на земле валялась взведённая ракетница. Остаётся надеяться, что это диверсант — одиночка. Отсутствие каких-либо звуков неприродного происхождения, за исключением топота приближающихся со стороны расположения дивизии красноармейцев, подтверждало эту гипотезу. Подождав, пока бойцы переберутся на этот берег, я крикнул: