Фиктивная жена (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 27

— Почему они на нас так смотрят? — шепотом спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.

— Потому что я глава компании, а ты моя супруга, которую они ещё не видели. Прекрати воспринимать людей всерьёз и зажиматься. Ты Милана Вертинская, тебе должно быть плевать на мнение, сплетни и пересуды других. Ты должна гордо себя нести и не обращать внимания на взгляды, — выдает мне Мирон и ведёт меня на стоянку к машине с водителем.

— Легко сказать… — вздыхаю я.

— Понимаю, это трудно для такой неискушенной девочки, но… я по-прежнему жду свой поцелуй, — усмехается Мирон.

Мне очень хочется самой его поцеловать. Оглядываюсь, вроде на стоянке нет никого. Опускаю ладони на плечи Мирона и вновь тянусь к нему. Прикасаюсь к его горячим, всегда требовательным губам и целую. Мирон не отвечает, лишь улыбается мне в губы.

Все происходит неожиданно, настолько, что впервые секунды я не соображаю, что вообще произошло…

Мирон дёргается, из него словно выбивают весь воздух, а потом он замирает, кажется, совсем не дыша. Ничего не понимаю, но сердце начинается колотиться в панике. Отстраняюсь от мужа.

— Мирон, — он быстро бледнеет, а его лицо покрывается испариной. — Мирон, — голос хрипнет. Он не отвечает, лишь глубоко хватает ртом воздух, цепляется за машину, начиная медленно на нее заваливаться. — Мирон! — уже кричу, пытаясь его удержать. Меня саму кидает в холодный пот.

А потом начинается настоящий ад.

Откуда ни возьмись вылетают двое здоровенных парней, оттесняют меня от Мирона. Сзади подлетает водитель и буквально силой затаскивает меня в машину.

— Мирон! — продолжаю кричать. Кажется, я уже понимаю, в чём дело, только никак ни хочу принять эту реальность. В жизни так не бывает, только в кино.

— С пятиэтажки стреляли, с крыши! — слышу голос одного из парней и шипение раций. — Ушел, снайпер! — раздается треск голоса. — Ранение опасное…

Только я собираюсь вылететь на улицу, как ко мне на заднее сидение усаживают Мирона. Он ещё бледнее, весь в поту, дышит тяжело. С него уже сняли пиджак, и вся спина и поясница залиты багровой кровью. Мне становится плохо. Резко кружится голова, подступает тошнота, кидает то в жар, то в холод.

— Мирон, — прикасаюсь к нему дрожащей рукой!

— Тихо, все хорошо, — задыхаясь от боли, выдает он. Ему суют что-то вроде большой белой тряпки, прикладывают к спине, к месту, где расползается кровь по белой рубашке.

Машина резко срывается с места. Нас заносит на повороте. Мирон начинает материться сквозь зубы. Ему неудобно прижимать тряпку к ране, и я решительно накрываю его ладонь:

— Позволь мне.

Мне страшно, мне жутко, меня тошнит от вида крови, и кружится голова. Меня трясёт и кидает в холодный пот вместе с Мироном, но я прижимаю тряпку к его ране, всхлипывая. С ужасом понимаю, что материя слишком быстро пропитывается. Сердце уже не просто колотится, заходясь аритмией, оно болезненно ноет, и губы покалывает. Мне так страшно за Мирона.

— Не плачь, котенок, — тихо и очень хрипло произносит он, смотря на меня такими стеклянными глазами, словно уже не со мной. Я сама не замечаю, что плачу. А проклятые слезы, оказывается, текут по щекам ручьями.

— Я не буду, — мотаю головой и тыльной стороной ладони вытираю слезы с мокрых щек.

— Все будет хорошо, я живучий гад… Главное с тобой все хорошо, — пытается улыбнуться, но закашливается и резко откидывается на спинку, зажимая мою руку между раной и сиденьем. Он начинает очень часто дышать и закрывает глаза. Машина летит на полной скорости, нарушая правила, а мне кажется, что очень медленно.

— Мирон, пожалуйста… — всхлипываю я, беру его ладонь и сильно сжимаю. — Открой глаза! — требую в каком-то истерическом порыве, мне кажется, я сейчас задохнусь и потеряю сознание. Он поднимает веки и сморит куда-то мимо меня, морщась. — Вот так… смотри на меня, пожалуйста! — опять рыдаю. — Пожалуйста, смотри на меня, не закрывай глаза... — повторяю, словно ненормальная.

— Не переживай, останешься… самой молодой и… богатой вдовой… — хрипит Мирон и вновь прикрывает веки.

— Не смешно! — со всей силы стискиваю его ладонь. — Открой глаза! — требую с рыданием, и он открывает, смотря на меня пустым взглядом. Такой бледный… очень бледный, как белый лист.

Машина, наконец, тормозит возле какой-то больницы. Со стороны Мирона тут же открывают двери, люди в медицинской форме оперативно перекладывают его на каталку, быстро увозя. А я так и сижу с кровавой тряпкой в руке, рассматривая кровавые подтеки на белом кожаном сиденье машины. Мне кажется, я не могу пошевелиться, ни вдохнуть, ни выдохнуть, все плывет перед глазами.

— Вас домой? — тихо спрашивает меня водитель, перевожу на него взгляд и сглатываю тошноту. А зачем мне домой, когда где-то там борется за жизнь Мирон? Мой муж. Я не хочу домой, я хочу знать, что с ним все хорошо.

— А кто стрелял? — вдруг спрашиваю я.

— Снайпер, — выдыхает водитель и протягивает мне бутылку с водой.

Снайпер…

Беру воду и только сейчас замечаю, что ладони у меня тоже в крови Мирона. Руки трясутся так, что я не удерживаю бутылку, роняю ее, и вода выплескивается на платье. Перевожу взгляд на мокрое пятно и зависаю на нем.

Слышу треск рации.

— Серега, тут супруга Мирона Яковлевича в шоке, зови врачей, — произносит водитель в рацию.

— Понял, — отвечает ему. Я все понимаю, но сижу и рассматриваю руки в крови, не в силах от них оторваться.

За мной приходит женщина в белом халате. Приятная, спокойная, с милой улыбкой. Она называет меня по имени, словно давно знает, берет за руку и помогает выйти из машины. А я не понимаю, почему она улыбается! Где-то там Мирон может умереть, а она улыбается и ведет себя так, словно мы на прогулке!

Меня заводят в помещение, похожее на комнату отдыха, с диванами, столиком с разнообразными пакетиками чая и кофемашиной.

— Куда вы меня привели? Зачем?! Отведите меня к Мирону! К мужу! — требую я. Никогда не разговаривала так с незнакомыми людьми, а сейчас все равно. Как же сильно раздражают улыбки и то, что со мной беседуют, как с сумасшедшей.

— Тихо! — вдруг кричит на меня женщина. — Успокойся! — уже не улыбается. — Чем ты сейчас поможешь мужу? Он на операции, это надолго!

Она кричит, а мне от этого легче. На операции – значит, живой.

— Вымой руки, — строго приказывает мне как ребенку, указывая на раковину.

Делаю так, как говорят, тщательно вымываю руки с мылом, смотря, как кровь Мирона стекает по белоснежной раковине. И от этого горько и страшно. Он потерял много крови, это очень опасно. Его хотели убить, и я была рядом в этот момент. Самое странное, что за себя мне не страшно, мне страшно за мужа! И я даже боюсь представить, что его могли убить. Вытираю руки и содрогаюсь от холода, пронизывающего спину. Мы недолго были вместе, да что уж там, мы еще мало друг друга знали. Но внутри все сжимается до боли и ноет. Кажется, я не смогу без этого мужчины. Все начинающие чувства к нему будто активировались и умножились на два. Нет, на сотню. И меня разрывает.

— Умница, — женщина опять говорит со мной тихо и ласково. — Он сильный мужчина, крепкий, здоровый. Все будет хорошо, — успокаивает она меня и одновременно что-то мешает в кружке. — Присядь, — тянет меня к креслу. — Выпей. Это успокоительное. Легче станет, спазмы в горле и груди отпустят, — вручает кружку с белой мутной жидкостью. Даже не спрашиваю, откуда она знает, что у меня в горле ком, а грудь невыносимо давит. — Пей, — настаивает женщина. — Не бойся.

Киваю, делаю глоток, еще и еще. Не противно, немного сладковатый и вяжущий вкус. Я допиваю жидкость до конца, потому что действительно хочу пить.

— Вот так, моя хорошая, — женщина садится рядом и поглаживает меня по спине. Голос у нее успокаивающий, приятный. Прикрываю глаза, пытаясь расслабиться. Но ничего не выходит, перед глазами Мирон, его бледное лицо и кровь. Зажмуриваюсь до боли в глазах, чтобы прогнать эти картинки.