Отец-одиночка поневоле (СИ) - Ночь Ева - Страница 42

– Видимо, я это заслужил – твой страх.

– Я вас не боюсь.

– Я слышу и вижу.

– А ещё говорят, что женщины склонны к фантазиям. Как погляжу, мужчины тоже не прочь присочинить и додумать за других.

– Ты меня с ума сведёшь, – признался честно. – С другой стороны, я не обязан тебе нравиться. И из трусов выпрыгивать, чтобы завоевать твою благосклонность, не стану.

Так бы и дал себе подзатыльник. Я ведь как раз и пытался немного себя обуздать, чтобы наладить отношения, установить хоть какой-то контакт, когда мы могли бы сосуществовать мирно. Я ведь очаровывать её собирался. А в результате опять мы ругаемся.

– На том и остановимся, – сжала упрямо она губы. – Я тоже, знаете ли, не горю желанием из платья вон лезть, чтобы вы наконец-то перестали меня по поводу и без повода шпынять.

А вот зря, зря. Я бы посмотрел на неё без платья…

От этих мыслей воздух в машине раскалился добела.

Только этого мне не хватало. Я слишком много думаю об Алисе. Ну, и воздержание никогда не делало меня лучше. Кого-то закаляют трудности подобного рода, меня же они делают раздражённым.

Я заткнулся, чтобы ещё чего-нибудь не наговорить. Мы молчали до самого детского сада, как два сыча. Судя по всему, это тяготило нас обоих, но ни я, ни Алиса даже не попытались как-то разрядить обстановку.

– Папа! – обрадовалась мне Матрёшка, и сердце в груди замерло от этого простого слова. Да, теперь уж точно папа. И чего я боялся, спрашивается? Быть отцом, оказывается, совсем не ужас-ужас.

– А кто сегодня едет на дачу? – спросил я её заговорщицки.

– Мы, мы, мы! – хлопала она радостно в ладоши. – Сегодня? Павда?

– Точно-точно, – уверил я её. – На все выходные!

Сам не знаю, когда так радовался тому, что мы едем в мамину епархию, которая стала для меня личным проклятием по обязаловке.

Но сегодня всё не так. Совершенно по-другому.

В общем, сборы были недолгими, но сумбурными и какими-то хлопотливыми. Мама метушилась и пыталась командовать. Девочки собрали ещё сумку, потому что ребёнок пожелал взять с собой и альбом, и краски, и игрушки. Машка торговалась так, будто в полярную экспедицию собиралась.

Не капризничала, нет, а указывала и настаивала на своём. Я вздрогнул. Оказывается, она на бабушку Вику жутко похожа, когда выставляет вперёд подбородок и руками машет, указывая на то, что ей очень-очень надо взять с собой.

Один андроид сохранял спокойствие и какую-то неземную благость. Он справился первым – загрузил в свою машину продукты под зорким оком моей родительницы. Молча вынес её закидоны, не возражал и не спорил. С другой стороны, правильно: он подчинённый, сделает всё, что скажут, а дальше хоть трава не расти.

В конце концов, мы тронулись. Эдакий чуть ли не свадебный кортеж из трёх автомобилей. Мама во главе колонны, мы с Алисой и Машкой за ней, и в хвосте глотал пыль наш новоиспечённый шеф-повар.

Дача у мамы за городом. Это не элитный посёлок, но и не простая деревня. Что-то среднее, добротное, с вполне приличными соседями по участкам.

Я купил этот кусок земли, потому что маме хотелось. Купил уже с домом, хилым садом и кривым забором. За годы тут стало намного уютнее, но всё же видно было, что хозяйской руки не хватает.

И я постоянно бухтел, потому что по осени мне приходилось и самому вкалывать, потому что маме так хотелось, и людей нанимать, чтобы приводили участок в порядок.

В одном мать была права: здесь невероятно легко дышалось. Посёлок находился в отдалении от основных магистралей и железной дороги. Неподалёку – смешанный лес, где уживались хвойные и лиственные деревья, водились грибы и ягоды и отсутствовали волки.

– Ах, как хорошо! – радовалась мать, подставляя лицо неяркому солнцу.

К слову, погода стояла отличная, словно специально: солнце, прогретый, по-настоящему весенний воздух.

– Здоово! – копировала её Машка, и я снова вздрагивал. Что-то слишком уж они похожи – мама моя и дочь. А ещё говорили, что она – вылитая я.

Алиса молчала. И это меня тяготило жутко. Я чувствовал себя виноватым. Мы вроде бы и не ссорились, чтобы уж слишком. Так – слегка размялись. Но с тех пор, как мы боднулись в машине, она и трёх слов не проронила для меня. Больше с Машкой разговаривала.

– Я приглашу на чай Лизавету Петровну, – заявила мать, и я вздрогнул.

Глава 49

Лизавета Петровна – мамина дачная подружка, если можно так сказать. У мамы тут был определённый круг общения, совместные посиделки и походы в гости с пирогами или печеньем из магазина на худой конец.

Но Лизавета Петровна – особый контингент.

Во-первых, она не старушка, а дама слегка за сорок. Ну, или глубоко за сорок – тут уж я бессилен: на «глазок» не определить, а паспорт мне, естественно, никто не показывал. Но выглядела она хорошо. Очень даже.

Во-вторых, она на всех мужчин поглядывала с жадностью и, я бы осмелился сказать, с нездоровым интересом. То есть вполне здоровым, если судить беспристрастно, но когда объектом её пристального внимания становишься ты сам, то как-то не до хладнокровного анализа или пофигистической бравады.

Если судить гастрономическими категориями, то все мужчины для Лизаветы Петровны делились на два вида: мясо и отходы. Вот так цинично.

Мясо – это объекты охоты. Отходы – это те, кто внимания не заслуживал, потому что не вызывали интереса.

На моё несчастье, я стал мясом.

Нет, она не приставала явно, но во всём остальном – заигрывала и манила, как сирена, что утягивает несчастных моряков на дно морское.

Лизавета Петровна жонглировала мужчинами, как кошка, что забавляется. Острые когти и зубы, азарт в глазах. Вырваться можно, но только потому, что она позволяет, а не потому что ты сильный и ловкий.

Стыдно сказать, но я однажды у матери осторожно поинтересовался, зачем она водит дружбу с Лизаветой и не смущает ли её несколько подмоченный обликом морале её подружки.

– Ой, не нагнетай! – закатила мама глаза. – У каждого человека есть свои слабости. Она так развлекается. Её это бодрит. Для женщины, знаешь ли, иногда полезно побыть в обществе красивых мужчин, позаигрывать, почувствовать себя желанной. Это игра, понимаешь? И уж точно на твою честь она покушаться не станет. Ну, разве что ты сам поддашься её очарованию.

Она искренне не понимала: таким, как её подружка, поддаваться не стоит. Утянет в своё болото, попробуй потом вынырнуть. Может засосать намертво.

Впрочем, Лизавете Петровне развлечений хватало. И тех, кто очаровывался ею – тоже. Но всякий раз, когда мама приглашала её в гости, я неимоверно напрягался: она не махнула на меня рукой, а продолжала атаковать.

Я бы её на пушечный выстрел не подпускал, но вот незадача: маме она нравилась, им всегда было о чём поговорить, посплетничать, обсудить. Справедливости ради, Лизавета – очень умная женщина. А маму, предполагаю, развлекали её приключения и мнимые или реальные победы.

Радовало, что в городе они почти не пересекались: Лизавете Петровне нравился деревенский дух и её трёхэтажный особняк, косящий под старину, что достался ей от третьего мужа. Удивительно, но эта женщина даже в такой глуши (по моим меркам) находила бесконечные развлечения. Или придумывала их. Но я даже и пытаться не стал бы продраться сквозь противоречивую натуру маминой подружки.

В общем, мы едва успели выгрузить вещи и поселиться по комнатам, как вызвоненная матерью Лизавета плавно вплыла в нашу столовую.

Никогда не видел её не при параде: всегда накрашенная, с хорошей причёской, в модных шмотках. Никаких тебе растрёпанных прядей, обломанных ногтей, обветренной кожи. Мадам знала толк, как выглядеть на миллион.

– Вика, дорогая! – расцеловала Лизавета воздух возле маминых щёк. – Как же я рада тебя видеть! И наконец-то ты не одна, – облизнулась она буквально, завидев меня в проёме дверей. – А это кто? – сделала она стойку, заметив Машку, что разглядывала её во все глаза. – Подожди. Дай угадаю.