Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 35

— Да, — сразу же сказал Иван. — Мне кажется, что я напрасно занимаю вас. — С этими словами он даже встал с софы и продолжал: — Благодарю вас за ваши заботы, но, поверьте, мне нужно идти. Я спешу.

— А! — тотчас же воскликнул Клямке. — Вы обиделись. Вы очень гордый человек, я это сразу приметил. Но что вам это даст, если вы сейчас настоите на своем? Да то, что они на вас набросятся на первом же перекрестке. А все из-за чего? Что глупый и невоздержанный на язык герр Клямке надокучил вам своей болтовней. Что ж, тогда я умолкаю. Но умолкаю не просто, а с пользой. А эта польза вот какая: пока вы здесь немного посидите и передохните, я отлучусь буквально на несколько минут — только для того, чтобы заглянуть к соседям и узнать у них, что у нас здесь творится, как нам всем, может быть, сообща лучше помочь доблестному господину ротмистру… — Тут Клямке опять замолчал, склонил голову набок, внимательно посмотрел на Ивана…

А Иван еще раз посмотрел на Клямке — довольно-таки упитанного господина лет пятидесяти, беловолосого и белобрового, даже почти что белоглазого…

После чего Клямке спросил:

— Или вы мне не верите, герр ротмистр? Думаете, что я приведу сюда бунтовщиков и получу за вашу голову награду?

— Нет! — очень сердито ответил Иван. — Вот об этом я как раз совсем не думал.

— Тогда вы позвольте мне отлучиться? Для вашей же пользы.

В ответ Иван только махнул рукой — мол, делай, что хочешь, чего там! Тогда Клямке сказал, что, если что, пусть Иван постучит — и показал, как каким стуком стучать, это будет знак прислуге, прислугу зовут Иоганн — после чего еще раз, как всегда, улыбнулся, любезно поклонился и вышел. Дверь за ним мягко закрылась — и не на замок, как это особо отметил Иван.

И еще вот что тоже было примечательно: шаги почти сразу затихли. Клямке — шпион, это как пить дать, очень сердито подумал Иван. А он, Иван, — дурень набитый! Иван вскочил и заходил взад-вперед. И опять подумал: какой дурень! Вот теперь у него спросят: где ты был? А он скажет: у прусского шпиона. А до этого сперва предал царя, потому что упустил царицу, а после уже ее предал, потому что отказался присягать и оказал сопротивление, заколол невинного солдата — а теперь сидит у прусского шпиона и ждет пуншу! Что с таким делать? Расстрелять. Или повесить? Или еще что? Иван остановился и задумался. И опять подумал: дурень дурнем! Потом подумал: это все от суеты. Куда спешил? Зачем? А сейчас как быть, что делать? И вдруг этот чертов немец, мало ли что он задумал…

Но дальше Иван думать об этом не стал, да и вообще постарался ни о чем пока не думать, а просто постоять и посмотреть в окно и успокоиться. И стал смотреть. На улице пока что никого не было видно. В доме тоже было тихо. Вот и хорошо, думал Иван, не нужно суетиться. Или вот даже хотя бы вспомнить пана Вольдемара. Пан Вольдемар в ту теперь всем известную ночь, то есть в ту самую, про которую только что Клямке рассказывал, что он тогда делал? Да вот как раз ничего! Тогда же было как? Ночь была, сильный ветер, завьюжило, и он, то есть пан Вольдемар, тогда еще простой курьер, только-только подошел к крыльцу, при нем был пакет, он спешил… Как вдруг видит — подъезжают сани, сразу несколько саней, все они разом останавливаются, и из них выскакивают солдаты-преображенцы, а впереди всех Лизка-цесаревна, будущая государыня. И сабля у нее в руке. Ну, дщерь Петрова, что тут скажешь! Пан Вольдемар перепугался, встал во фрунт. То есть не кричал, не поднимал тревогу, но и честь не отдавал и не приветствовал, а просто стоял столбом. Но и этого ему вполне хватило: он уже назавтра был ею обласкан — из простого курьера переведен в столоначальники. И он и дальше бы рос, и к нынешним временам, это за двадцать лет, мог бы очень крепко вырасти. А так весь его рост ушел в бутылку. Но, правда, пан Вольдемар и теперь еще в достаточной силе, он еще может…

И тут Иван вдруг увидел солдат! Это опять были измайловцы, только почему-то в старых, елизаветинских мундирах, их было семеро вместе с капралом, они шли по огороду вольным строем, шляпы набекрень, а в руках держали палаши. Они были крепко пьяные. Иван отступил от окна. А они подошли уже к самому дому и вот прошли под окном. Иван стоял и слушал. А они поднялись на крыльцо и стали стучать в дверь. Дверь им пока не открывали. Ат, сердито подумал Иван, сейчас самое время бежать, чего он ждет?! Но продолжал стоять. Тут им открыли дверь. А, фрау карга, громко послышалось оттуда, а ну посторонись! Фрау, наверное, посторонилась, потому что дальше сразу стало слышно, что они уже вошли в дом. А Иван, опять в сердцах, подумал, что это не Клямке их привел, а это они сами пришли, и они ищут его, Ивана. А дверь к нему открыта — заходи, кто хочешь. Подумав так, он вынул шпагу. А эти, было слышно, ходили по дому, открывали двери и смотрели, нет ли где кого, никого не находили и ругались. А фрау слышно не было. Нет, еще раз подумал Иван, теперь бежать никак нельзя, побежишь — они в отместку сожгут дом, разграбят, а фрау… Ат, совсем уже в сердцах подумал Иван, ведь же еще и это! А кто она такая, эта фрау? Жена шпиона! Ну да что поделать? Значит, такая у него судьба. Иван прошел к двери и встал за нею, поднял шпагу. А эти подходили все ближе и ближе, шумели все громче и громче. Иван начал про себя молиться: Господи, не дай им меня увидеть, я же теперь уже двоих, а то и троих убью, не меньше. А они же наши, Господи, а фрау — шпионка, зачем мне это, Господи? Это же великий грех!..

Тут дверь открылась, и пахнуло крепким перегаром. Тот, который открыл дверь, сказал только: о! — и прибавил еще одно слово. И почти сразу закрыл дверь, и они все пошли дальше. Фрау с ними тоже шла и с сильным акцентом раз за разом повторяла: господа, господа! Но эти господа ее не слушали, шли дальше. Иван стоял за дверью, ждал, что будет дальше.

А дальше было так: они зашли, наверное, в столовую, и им там чего-то поднесли. Они это, конечно, сразу выпили, потому что было слышно, как они стали кричать виват Екатерине Алексеевне. А потом они еще чего-то добивались, требовали, наверное, чтобы им дали с собой в дорогу. И им, наверное, дали, и дали немало, потому что они дружно зашумели и почти сразу пошли вон. Уходили они уже не у Ивана под окнами, а на другую сторону, на улицу. В доме опять стало тихо. Иван убрал шпагу в ножны, отошел от двери и опять сел на софу.

И сидел он тогда долго! В голове все перепуталось, и он вначале ни о чем не думал, в голове были не мысли, а какие-то обрывки. И еще очень хотелось, чтобы скорей пришел Клямке, чтобы дальше что-то делать, а не сидеть просто так. Но Клямке не было и не было. И его фрау тоже как куда пропала. В доме было совсем тихо. Ну еще бы, думал Иван, переполошили ее вон как! Ну да это всегда так бывает, этим же в такое время только попадись. Это же какие уже люди? Им вдруг стало можно все, что хочешь, а это покрепче любой водки. И они тогда просто звереют, и им же тогда все равно, кто перед ними. Вот как хотя бы в прошлый раз, сколько тогда было императору? Да всего год с небольшим. А лейб-кампанцам что! Они вбежали к нему в спальню, няньку сразу в сторону, то есть дали в зубы, чтобы не орала, а самого его в охапку и завернули в мантию, а мантия была длиннющая и скользкая, и он упал. Они его подняли и смеялись. А государыня Елизавета, а она наутро уже стала государыней, сказала про него: какой милый мальчик. И больше его с тех пор никто не видел! Вначале говорили, что его отвезут в Германию, к его дальним дядькам и теткам, и уже даже повезли туда и довезли до Риги… И там он вдруг пропал. Потому что, говорили знающие люди, если бы он только оказался в Германии, то там обязательно нашлись бы такие люди, которые его сперва бы вырастили, выучили, а после дали ему войско, с которым он бы вернулся в Россию и опять стал императором, а дщерь Петрову бы ссадили! Потому что ему присягали, потому что он законный император — Иоанн Шестой Антонович, а дщерь Петрова рождена вне брака… А так Иоанн вдруг пропал, увезли его куда-то, спрятали, и дщерь осталась царствовать. И об Иоанне никогда никак не поминала. И также и другим поминать не велела — строжайше, а непослушным усекали языки. Вот и молчали все, да и никто толком не знал, что с Иоанном и где он…