Превосходство гения: на осколках Империи (СИ) - Панасенков Вадим - Страница 31

Ма не могла больше так работать, все мысли кружились вокруг него. Да и долго что-то Эсида не было. Давно ведь уехал. Не случилось бы чего. Было у нее сильное чувство, что с Эсиди произошло что-то нехорошее. Наверно, потому, что в городе столько разных соблазнов. Даже подумывала нанять соседа и отправиться на поиски. Но передумала. Все же Эсид не маленький и сам может постоять за себя.

Пересилив себя, она взялась за готовку. Воды наносить. Разогреть. Нарезать. Стоп! Какое нафиг нарезать! А мясо где? Оно еще должно быть в морозилке. Вернувшись с подвала, Ма поняла, что готовить промороженное мясо сложно — почти невозможно. Но может и получится. Ма бросила его в воду и поставила на печь. Пока доходит, нужно будет за специями сходить. Вот ведь беда! Приготовить рыбу проще, чем мясо. Но рыбы в доме не было. А на рынке наверняка лежат на прилавке и ждут, когда кто-то придет и купит. Надо было Эсиду поручение дать, чтобы рыбы купил.

— Ой! — отвлекшись, Ма порезалась, и кровь капелькой стекла на ноготь. — Черт возьми… Как же это случилось?

Чтоб остановить кровь, женщина приложила палец к губам.

— Ма! Ма! Можно мы пойдем за двор! Там Паша и Нейси пришли! — вбежав в дом, прокричали дети.

— Хорошо, идите! Только недолго, — вытащив тряпку из кармана фартука, хозяйка дома приложила ее к ранке.

Чтобы Ма не передумала, дети выбежали во двор. Откуда послышались радостные крики и смех. Тяжко вздохнув, она продолжила готовку.

Время неуклонно двигалось вперед, и Ма уже сама не знала, сколько часов прошло. В то же время солнце уже поднялось настолько высоко, что пробивалось сквозь ветви старого дуба. Несвойственные в эту пору теплые лучи прогревали платье и ласкали спину женщины, стоявшей лицом к столу.

До ее ушей донеслось уже знакомое ржание и скрип телеги. Сердечко застучало в груди, словно сумасшедшее. Ма оглянулась. Как раз в тот момент, когда Эсид отворял ворота и, взяв за узды лошадь, направился в сторону стойла. Распряг ее, после чего повел лошадь вовнутрь.

Ма, сняв халат и бросив его на скамью, опрометью кинулась встречать. Они столкнулись нос к носу у повозки.

«Жив! Здоров! Цел и невредим!» — ее волнения оказались напрасны. Будто камень с души упал, когда увидела его глубокие как омут и такие бездонные глаза.

— Вернулся! — она взяла его за руку и, мило улыбаясь, добавила. — Как я рада.

Вместо ответа Эсид обнял растерявшуюся женщину. Она довольно хлюпнула носом. Поборов минутную слабость, Ма отстранилась и, окинув суровым взглядом только что приехавшего молодого человека, ворчливо спросила:

— Ну и где ты был? Ничего мне не сказал. Я испереживалась вся, — голос дрожал, и было видно, что она не притворяется, а действительно переживает. Совсем как мамочка. — Напридумывала уже черти-что! Почему ты молчишь? Жду оправданий! Только хорошо оправдывайся! Правдоподобно!

— Я в город ездил, — спокойно начал разъяснять парень. — Продал товар и заехал в ювелирный магазинчик, чтобы купить вот это, — Эсид достал из повозки черную коробку и подошел к Ма. Женщина с волнением взялась за крышку и посмотрела на парня.

— Смелее, — кивнул Эсид.

На крышке не было никаких знаков, никаких рисунков или выгравированных надписей. Это было черное лакированное дерево без излишеств. Ма приоткрыла крышку и ахнула:

— Боже! Боже! Божечки! Это так мило, Эсиди! Это же то самое украшение, которое я присмотрела на витрине! Ты все запомнил! — Женщина выудила из нее ожерелье и прислонила к шее. — Мне идет? Скажи, что идет?

Ожерелье и вправду выглядело изящным и утонченным. Оправа имела золотистый отлив, а камни сверкали подлинным блеском. Женщина подняла глаза на Эсида. Тот смотрел на нее с улыбкой, словно ждал, когда она расскажет ему нечто чрезвычайно милое, смешное или удивительное. На минуту он стал серьезным. Но видя, как Ма растрогана подарком, все же не смог удержаться и снова на его лице появилась улыбка.

— Правда, красиво? — показавшись со всех сторон, Ма повернулась, и парень застегнул замок. Теперь ожерелье крепко держалось на тонкой шее, не доставляя никакого беспокойства. Оно было словно создано для того, чтобы дразнить окружающих.

— Я восхищен твоей красотой, — сказал Эсид, любуясь украшением. — Ты так прекрасно балансируешь на грани между идеалом и совершенством, что у меня нет слов. Кажется, я вижу перед собой первую девушку, достигшую совершенства в красоте. Восхитительно!

— О, это так мило!

Ма покраснела и опустила взгляд. Жест был следствием избыточного волнения. Да и слова грели душу: никто еще не делал ей столь дорогих подарков. А слова будоражили душу.

— Надеюсь, тебе удобно в нем?

Женщина встрепенулась, услышав вопрос. Непривычная напряженность исчезла из ее голоса, и она вдруг поняла:

— Это, наверное, стоит целое состояние. Откуда такие деньжищи? — спросила она уже совершенно по-другому, расслаблено. Хотя маска счастья спала, и на лице проявилось недоумение. Ма не понимала, а Эсид не мог объяснить. Если бы и хотел, но с него взяли слово, что он этого не сделает. И Ма не исключение.

— Заработал в городе, — уклончиво ответил он.

— Я… Я не могу взять подарок, прости. Ты столько трудился…

Но прежде чем женщина сняла украшение, Эсид ее перебил:

— Но оно твое. Ты заслужила. Считай, что украшение — благодарность за мое спасение. Чтобы я делал без тебя? — рука парня легла Ма на плечо, и она тихонько вздохнула. — Спасибо, радость моя.

— Новое платье для дочери. Ожерелье мне. Ты в последнее время тратишь на нас слишком много денег. Не дай Бог, соседки начнут судачить, что я тебя эксплуатирую, — совсем тихо произнесла она.

— Нет, они будут говорить, что появился кормилец в доме. Вскоре все измениться обещаю.

Ма молча обняла парня:

— Ты мой герой!

Затем, поцеловав в щеку, она подмигнула:

— А ты есть будешь?

— Буду.

— Тогда зови детей, а я накрою стол! — провела пальцами по новой вещице. — Сегодня же вечером ожерелье Люсе покажу. Вот она обзавидуется!

Воздух был насыщен запахом секса, сигар и ароматом ночных фиалок. Граф и Анастасия лежали в объятиях и ласкали друг-друга. На них были шелковые рубашки, расстегнутые до пупка. Граф смотрел на гостью, не в силах отвести взгляд. Их губы двигались в унисон. Несмотря на свой скверный характер, Анастасия была хрупка, восхитительно женственна и желанна. Графу очень хотелось рассказать ей об этом. Но он опасался, что она не поймет его. И как только он откроет рот, начнет изъясняться о том, каким невыразимо прекрасным было сегодняшнее утро, то девушке его признания покажутся забавными, если не смешными.

Говорить ему о любви казалось страшно неприличным. Поэтому Тормен решил просто любоваться ею.

— Почему молчите, граф? — будто прочитав мысли, произнесла Анастасия. — Я же совсем Вас не знаю и могу шокировать своим поведением. Мало ли, Вы вдруг решите, что распутная гостья прыгнула в постель к графу ради собственной выгоды. Другие бы сказали, что я хочу заполучить титул и прибрать усадьбу к рукам, — ведьма провела ладонью по своим волосам. Затем ее пальцы скользнули по его животу, глаза оказались прямо перед ним. Она смотрела не отрываясь, прижимаясь все теснее. — Если Вам так будет проще, мы можем сделать вид, что ничего не было.

— О нет, мисс Анастасия. Я бы сказал, что вы хотели за счет меня восполнить недостающие силы, — он хитро улыбнулся. — Я ведь бывший инквизитор и знаю о ведьмах все.

Анастасия поднялась и поправила рубашку, которая немного сползла и оголила бедра.

— Значит, каждый в этой ситуации остался при своей выгоде, — Вадим чувствовал жар даже на таком расстоянии и любовался изящными изгибами ее тела. — А ведь права? И в таком случае наша честь не попрана. Если, конечно, не считать, что это новый этап в отношениях.

Улыбка застыла на ее лице.

Вадим Иванович молча поднялся с постели. Одевшись, он взял в руки трость и похромал к двери.