Последняя из рода Леер - 3 (СИ) - Ильина Ольга Александровна - Страница 3

— Как ты могла?

— Тише ты. Ребенка разбудишь, — зашикала она. Теперь уже не ее чувства были на первом месте, а жизнь ее ребенка, за которую она могла драться, кусаться, и выдержать все обвинения.

— Какого черта? — снова спросил он.

— А что? Ты этого не предвидел? Ты же все знаешь.

— Оказывается, не все. Он тебя прибьет за это.

— Он сам отказался от меня.

— От ребенка бы не отказался.

— Я никогда не стану привязывать его таким образом.

— Черт. Вот ты матерью стала, а ни на грамм не поумнела.

— Чего тебе надо? — спросила она, чтобы отвязался.

— Хорошо. Но мы еще поговорим об этом. Точнее я вдоволь на тебя наорусь.

— Ближе к делу, — поморщилась она.

— Что ты знаешь о тюрьме Черная роза?

— Зачем тебе? — встрепенулась девушка.

— Надо. Так что?

— Так. Либо ты сейчас мне все в подробностях рассказываешь, либо выметаешься отсюда.

— И когда ты такой язвой стала? — хмыкнул мужчина.

— Ближе к делу.

— Ну, хорошо, — сдался он, — Нам человека оттуда вытащить надо.

— Кого? — слишком резко, слишком заинтересованно спросила она. И Нил заметил.

— Девушку.

— Рей?

— Ты ее знаешь?

— Я помогу, — не думая ответила она, — Всем, чем смогу. Но нужно действовать быстрее. Сегодня был первый допрос… с чистильщиком.

— Твою мать, — выругался он, слишком громко. Так, что ребенок заплакал. Жанна тут же бросилась к сыну.

Но помощь не потребовалась. Рыч, как всегда справился безукоризненно. А вот на Нила смотрел так, что проняло обоих. Она поняла, что нужно быстрее их представить. Иначе кто-то пострадает.

— Рыч, это мой друг. А это моя няня.

— Ничего себе няня. Либо я рехнулся, либо ты.

— Хозяйка не против будет, если я выставлю этого низкорослика из дома?

Нил хотел ответить, но Жанна не дала. Вытолкала парня за дверь детской и сурово уставилась на него.

— Еще одна такая выходка…

— Он же орк.

— Не твое дело, — ответила она.

— Жанна…

— Его Петрис привел, успокойся.

— Ах, Петрис, — протянул мужчина, — Тогда ладно.

— Так что там с делом?

— Нам помощь понадобится.

— Все, что угодно. План тюрьмы, расписание смены караула.

— Все это у нас уже имеется, но есть кое-что. Правда не знаю, как тебя просить теперь.

— Говори же, Нил. На перетягивание каната у нас нет времени. Еще день-два, и ее убьют там. Этот Акмар… да, он жесток. Но с ней… Мне кажется, что раньше они были знакомы.

— Умеет же Рей врагов наживать, — пробормотал он, — Ладно, слушай. Надо задержать допросы хотя бы на день. Чтобы мы все подготовить успели.

— Как я это сделаю?

— Как угодно. Все, что угодно. И еще… Тебе нужно будет отправить ее в лазарет. Любыми путями.

— Да уж… Задачка та еще. Допросы хоть и жестоки, но видимых следов не оставляют.

— Значит, сделай так, чтобы эти следы появились.

— Кто она такая, эта Рей? Ведь ты знаешь ее?

— Кое-кто очень важный, — ответил Нил, — Ладно, малышка, мне пора.

— Ты скажешь ему? — встрепенулась она.

— Ну уж нет. Предоставлю тебе честь быть поджаренной на медленном огне его негодования.

— Я знала, что на тебя всегда можно положиться, — кисло ответила она.

— Уж прости, но эту кашу тебе придется расхлебывать самой.

Просыпалась я с большим трудом. Слишком вымотал меня этот чистильщик. Битый час со мной возился, пытался проникнуть внутрь щитов и увязал там. Я давала ему только то, что сама хотела, но как же тяжело это было. Наверное, так же тяжело, как те три недели в хижине Мойры. Они слились для меня тогда в один сплошной кошмар. Я то приходила в себя, то проваливалась в пустоту. Мойра говорила, что я боролась. Только не за жизнь, а за смерть. И чем больше я хотела уйти, тем сильнее меня тянули назад. Блуждала в темноте, иногда видела ту полоску света, которая не давала мне окончательно уйти. Я знала, что чем больше сопротивляюсь, тем быстрее умираю, вот только идти к свету, к моему убийце было выше моих сил. В такие моменты отчаяния я видела странные полусны-полувидения.

Женщина. Она плакала. Так горько и так безысходно, что разрывалось сердце. И мужчина, полный злобы и ненависти, а еще глухого отчаяния и тьмы. Он кричал на нее, запирал, но приходил снова и снова, чтобы видеть, как она мучается, и мучаться самому. Единственной ее радостью был мальчик. Сын. Рейвен. Иногда муж позволял ей видеть сына, и мальчик цеплялся за мать, а жестокий отец буквально отдирал его от женщины. Сколько же в нем было злобы. Она предала его. Но разве и он не предал? Видения менялись, а женщина была все так же несчастна. И однажды она решила сбежать. Взяла только самое необходимое. Я видела, и это было невероятно, но она хотела взять наследника с собой. Пробралась в его комнату, но кровать была пуста. Ее отчаяние едва не заставило вернуться. Но то, что делал с ней муж… Он словно изнутри ее раздирал. Убивал по капле, каждый день. Она просто не могла больше этого выносить. Но оставить сына… Это было самое трудное решение в ее жизни.

Мое следующее видение было слишком мрачным. Огонь. Горящий дворец, столько смертей и горя. И раздирающее душу осознание, что это все из-за нее. Если бы она знала… Если бы могла предположить к чему приведет ее бегство.

— Простите меня, — шептала она ни к кому конкретно не обращаясь, — Простите.

А в глазах отражался разрушающийся пламенем хрустальный дворец, точная копия ее адеонской темницы.

А дальше я видела его, побратима матери Рейвена. Моего дядю. Он был беловолос, красив, как и все побратимы и очень печален. Но как же он преобразился, увидев ее. Словно в него вдохнули жизнь, словно он получил второе дыхание. О, Всевидящая. Я прочувствовала на себе всю ту тягу, все те чувства, которые они испытывали друг к другу. Это была даже не любовь, нечто гораздо, гораздо большее.

— Ты не должна была…

— Молчи. Я хотела увидеть тебя. В последний раз.

— Гвинерва. — он даже не понял, как это произошло. Она поцеловала его, и в этот момент их сердца бились как одно целое, в унисон, а в следующий миг одно из них остановилось.

Мужчина осел к ее ногам. Он даже не понял. А она зарыдала. И все гладила и гладила его уже безжизненное лицо и целовала мертвые губы.

Зачем? Почему она это сделала? Как же так? Все это было неправильно. Все. Но особенно то, почему Гвинерва не умерла вместе со своим халфом?

Побратимы были очень сильны даже по отдельности, но когда они были вместе, происходило чудо. Один был магом, второй превращался в животное, птицу, тигра, волка, медведя, неважно. Они обладали двойной силой, скоростью, бесконечным резервом. Но у природы есть свои законы, справедливые или нет, не нам решать. Создавая такое совершенное оружие, природа не могла сделать его непобедимым. Побратимы делили одну душу на двоих, но и смерть они тоже на двоих разделяли. Умирал один, умирал другой. Без вариантов. И вот теперь, что я вижу? Она не просто не погибла. На ней даже царапины не осталось. Почему?

В последнее время я начала приходить в себя, ненадолго. На пару мгновений. Подозреваю, это Мойра со своими настойками меня возвращала. И каждый раз она говорила мне бороться. Не ради себя, ради других. Только я не уверена была тогда, что хочу возвращаться. Ведь там, куда меня не пускали, было то, чего я хотела больше всего сейчас. Покой.

Я не могла вспомнить, когда же наступил переломный момент, когда же я решила жить, да и я ли так решила? Но это случилось. Просто очнулась однажды с твердой уверенностью, что выживу. А с настойками Мойры на удивление быстро начала приходить в себя. Правда, случались странные провалы в сознании. Меня словно из тела своего вырывало. И я оказывалась в Адеоне. В покоях Азраэля. Не хотела на него смотреть. Меня буквально съедала ненависть. Колотило каждый раз, когда он замечал меня. И та радость в его глазах.

Но чем сильнее и быстрее я выздоравливала, тем реже происходили провалы. Я научилась жить с ними, контролировать немного. Понимала, что все зависит от моего и физического и эмоционального состояния. Если не напрягаться, контролировать себя, то приступы мигрени, сопровождающие провалы, прекратятся. А еще я поняла, что эмоционально могу исцелиться только с его помощью. Это даже не магия, а жизненные силы. Душевная энергия, без которой я медленно умирала. То, что тратится после магии и резерва. Вот этот запас мог восполнить только Азраэль. Одним прикосновением. Но меня воротило от всего этого. Коснуться врага, своего убийцы, убийцы моих друзей, всех, кого любила. Какая жуткая ирония судьбы. Я бы рассмеялась, если бы не было так паршиво.