Мийол-ученик 2 (СИ) - Нейтак Анатолий Михайлович - Страница 4

Луцес со словно бы приклеенной усмешкой прошагал к столу (Гальд и Кульми заранее освободили место, притом с запасом), легко нашёл три чистых стеклянных стакана — они, вложенные друг в друга, стопочкой стояли с краю — щедро плеснул густо-алым в составленные рядком ёмкости. И спросил-принудил:

— Кому налить добавки? Подходите, не жмитесь!

«Раз уж мы так неловко ворвались незваными, постараемся загладить невольную вину!»

— Наливай, — сказал Мийол, протягивая свой стакан, в котором оставалось ещё где-то треть от общего объёма. И эн-Слиррен долил до половины, ровнёхонько.

— Ну, — сказал он, когда порции настойки достались всем присутствующим, — давайте за то, чтобы неизбежная краткая неловкость оборачивалась непременным длительным удовольствием!

— А также, — подхватил призыватель, — за умеренность и терпение, необходимые для такого поворота событий. До дна!

И неторопливо выцедил всё налитое.

Как и остальные присутствующие. Включая Луцеса.

— Слушай, Мийол, — нарушил он тишину, — развей моё любопытство: сколько тебе лет?

— Скоро семнадцать. Совсем скоро.

— Ага. Талант, стало быть… мне уже девятнадцать, — вопреки лёгкости тона, признание далось целителю с некоторым усилием. — А… не сочти за оскорбление или там неуместное любопытство, мне всерьёз интересно… из какого ты клана?

— Из простецов я, — мягко улыбнулся призыватель.

— Из простецо-о-ов?

— Что поделать, — улыбка стала шире. — Талант!

Эн-Слиррен на миг нахмурился.

— Знаете, — почти без паузы сказал Мийол, — я тут вспомнил одну подходящую к случаю историю. Не уверен, насколько она достоверна, потому что мне её пересказал отец, который и сам не видел, как оно происходило, а слышал это от кого-то из приезжих. В общем, в одно отдалённое селение как-то раз приехал торговец. А селение то — настоящая дыра, ещё хуже моего родного Жабьего Дола, среди болот стоящего. Поэтому купи-продай там появлялись не часто, мягко говоря… вы пока наливайте себе ещё, история из тех, которые лучше запить.

Присутствующие потянулись со стаканами к Луцесу.

— …в общем, впервые за долгое время торговец приехал в глушь, всё удачно распродал и сам закупился знатно. В основном всякой провизией, потому что ничего другого у местных и не нашлось бы. Вот только жадность, как известно, до добра не доводит. Нагрузил свою повозку он сверх меры, так что когда собрался уезжать, у той — крак! — ось поломалась. Отъезд, понятно, откладывается. Торговец подрядил помощника разгружать товар, а сам пошёл искать того, кто бы мог поломку устранить. Высвистал пацанёнка, рядом крутившегося, спрашивает: где тут у вас плотник? А ему в ответ: нет у нас больше плотников. Как так нет? Да вот так. Один месяц назад лазил поправить крышу, лестница подломилась, он упал, бух! Ну, свернул шею. Насмерть. Другой плотник отошёл полгода как: выпил настойки домашней, да только, видать, о том разе она на чём-то не том настояна была, потому помер. А третий незадолго перед тем жену свою приревновал. Торговец спрашивает: ну, приревновал — и что? Пацанёнок ему: а то, что сперва её убил, потом затосковал, потому как любил очень сильно. Потосковал он, потосковал, да и повесился. Достали из петли уже холодным.

Переведя дух, призыватель продолжил:

— Ладно, говорит торговец, пусть даже не настоящий плотник, но хоть кто-то, умеющий по дереву работать, у вас тут есть? А в ответ: ну, был один дедок, да только в позатом году ослеп и к работе уже не пригоден. Ещё вон в том дому дядька рукастый жил, всякое умел делать, но как старшую дочь затеял замуж выдавать, так прямо с дочкой, мужем её и половиной гостей на радостях сгорел в пожаре. А ещё один мастеровитый мужик по прозвищу Борода — здоровый такой, плечи во, кулачищи ого — спьяну купаться полез и утоп, не успели вытащить. Друг у него был, тоже довольно умелый, хотя попроще, правда. Но он ещё раньше того помер. Как помер? — спрашивает торговец, у которого уже не просто холодок вдоль хребта гуляет, а прям нутро начинает крутить. Пацанёнок ему: да просто всё. Не поделил с Бородой полюбовницу, тот его и придушил. А вон тот дом видите? Там хороший мастер жил, правда, больше по камню, но и с деревом мог управиться. Вот только ученик ему попался бестолковый да ленивый, мастер его как только не гонял: и рукой учил, и ногой учил, и даже палкой суковатой — ан всё наука не впрок. Как-то раз притомился учить, задремал, а ученик ему молотком голову проломил. Как есть скот неблагодарный. Ну, мы всем опчеством того ученика, конечно, судили, руки-ноги поломали, а потом на костёр сволокли и спалили заживо, да только мастера-от ужо не вернёшь.

— Дикие люди, — буркнул, впечатлённый, эн-Слиррен.

— Но кого всего жальче, — продолжал Мийол, — так это Кривоноса. А с ним что не так? — спросил торговец. Занозу посадил, говорит пацанёнок. Занозу? Да, занозу. Вот ток ранка от неё воспалилась, скоро всю кисть раздуло, пришлось отсечь. А без руки-то Кривонос каков работник? Только и может, что горе своё заливать, скоро до горячки допьётся. Да вон же он идёт, пьянь мордатая. Торговец поворотился в ту сторону, куда пацанёнок указывал — и верно: идёт там мужик вида уродского, с красным, набок свороченным носом и без правой руки, притом заезженный, что ящер некормленый: на ходу шатается. Наверно, и вовсе упал бы, если б его с двух сторон не подпирали здоровенные, ликом страшные бабищи, причём ещё двое таких же следом шагают. А Кривонос так и норовит вырваться, бормочет что-то — но нет, не выходит. Бабищи держат, что тиски винтовые. Тут этот калека увидел торговца, да как взвоет: отлипните уже от меня! Вон, его лучше держите, а то опять выйдет, как в тот раз! Бабищи вперёд посмотрели, переглянулись, те, что позади шли, взялись вперёд выдвигаться… да только куда там. Торговец уже вовсю оттуда удирал, как зельем смазанный. Вспомнил, что на торгу перед ним одни бабы крутились. Правда, помощника своего всё же прихватил, а вот товар в спешке весь бросил.

— Это торговец-то?

Мийол только руками развёл:

— Продаю без наценки, ровно то, что сам услышал.

— Но это ведь ещё не всё?

— Верно. Кривонос вовсе не про торговца кричал, а про пацанёнка того. Который на всю округу славился тем, что просто изумительно страшилки рассказывал. Причём выбирал приезжих, которые ещё не знали, кто он такой и чем славен. Так вот: давайте выпьем за репутацию и за то, чтобы оценивать разумных по их делам, а не по словам!

— Хорошее пожелание… хе-хе! Ха-ха-ха-ха!

Следом за Луцесом засмеялась Кульми, а за ней — вообще все.

Раз начав истории излагать, остановиться непросто. После поучительного рассказа про торговца и мелкого мастера страшилок, даже толком не переведя дыхание, призыватель сходу поведал присутствующим историю об очень жадном гноме; затем — про встречу двух Охотников и Младшего Демонического Крота; далее — про весёлую ныряльщицу…

А потом и вовсе перешёл на байки из жизни, которые Ригар именовал анекдотами. Совершенно не щадя при этом себя самого:

— Магическая сила от шельмовства не лекарство, да и опыт от него поможет не всегда и не всякий. Уж с торговцами точно лучше держать ушки на макушке, даже не будучи алурином. Когда я после первого рейда своей команды вернулся в Лагерь-под-Холмом, самым ценным из всего нами добытого выходило Ядро Сути, принадлежащее Скальному Броненосцу. На две сотни клатов оно тянуло… ну, может, немного поменьше, но именно немного. А отдал я его, ещё и сверху полсотни приплатив, за отпечатанный типографским образом так называемый «Работный журнал» Ингерии ань-Фадойрен, мастера школы Пламенного Призыва из Токаля. Повёлся на видимый почтенный возраст издания и как будто бы старинный диалект мистического языка.

— А что с ним не так? — приподняла брови Кульми.

— Да почти всё не так. Вон, эн-Слиррен уже хихикает про себя, потому что сразу понял, что к чему. Для начала, что само по себе должно было меня насторожить: в издании трёхсотлетней давности никто не будет использовать диалект возрастом около тысячи лет. Это просто не имеет смысла. Далее: настоящие лабораторные журналы мастеров магии к экспертам — а я тогда и сам ещё в экспертах ходил, и продал мне его тоже эксперт — не попадают. Они и к подмастерьям-то попадают ох как не ко всем. Ведут их мастера от руки, сугубо для собственного пользования и ещё порой для личных учеников. Чтобы такой документ оказался откомментирован, отредактирован и отпечатан тиражом в триста пятьдесят экземпляров, а потом разошёлся по окрестностям…