Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 10

— Очень рада, что ты признал своё поражение, — усмехаюсь я, догадываясь, что Мой Коварный выбрал этот ресторан исключительно из-за дороговизны, и расправляю на коленях салфетку.

— А я не о себе, — довольно ржёт Бережной и отклоняется, чтобы в принесённую вазу поставили его очередную подаренную мне охапку нарциссов.

— А зря, — корчу я постную рожу. — Но кто бы сомневался, что ты к моим словам отнесёшься как всегда с пренебрежением.

— Это когда же я тобой пренебрегал? — хмурится он.

— Ген, если мы ссориться пришли, то я сейчас встану и уйду. Но на твой вопрос всё же отвечу. Всегда. Свои интересы ты всегда ставил выше моих. Но я не в обиде. Такая уж у меня была должность — штатная любовница. Понимаю.

— Как ты несправедлива, Малыш, — качает он головой, а потом выдыхает. — Но как же я по тебе скучал! Я ведь решил развестись ещё тогда.

— Бла-бла-бла, — морщусь я. — Что и следовало доказать: ты меня не слышишь. Ген, я никогда не просила, чтобы ты развёлся. И скажу больше: никогда не хотела этого. Меня устраивало всё так, как оно было.

— А меня нет, — наливает он воды из открытой бутылки какой-то «элитной» минералки. — В тот злосчастный день я хотел сказать тебе об этом, что решил развестись. Но ты взбрыкнула, наговорила мне гадостей. Впрочем, как и сейчас.

— Нет, гадостей ты наговорил своему сыну. Видел бы ты его лицо. С какой растерянностью он смотрел на тебя. Как ждал взрослого честного ответа. И что ты ему сказал?

— Эму было восемнадцать! А он сопли распустил, — хмыкает Великий Воспитатель. — Я сказал: «Когда подрастёшь, тогда меня и поймёшь».

— И как? Он понял? Сейчас ему уже двадцать. Как он, кстати?

— Поступил на бюджет. Учится здесь в университете на «управленца». Увы, мы не общаемся, — тяжело вздыхает Бережной. Вижу: болит, свербит, гложет, но ни за что в этом не признается. — Ни с Сашкой, ни с его матерью после развода. Видимо, ещё не дорос понять.

— Видимо, — киваю я и невольно прикрываюсь рукой, когда передо мной ставят салат. И вроде бы ничего особенного, банальный «Цезарь». Но меня что-то от одного вида свежих зелёных листьев тошнит.

— Ну ладно, с ним вышло некрасиво. Оттолкнул. Обидел пацана. Лан, с тобой-то что было не так? — морщится он. — Что я тебя трахал плохо? Денег не давал? Никуда не возил?

А вот теперь меня тошнит от Бережного. Но отодвигаю я пока только салат.

— Всё так, Ген. Разве я когда-нибудь была чем-то недовольна?

— В том то и дело, что нет. С чего ты сорвалась вдруг, взбесилась как фурия, я так и не понял. И да, прости, я не имел права поднимать на тебя руку. И я очень об этом сожалею. Очень. Но, знаешь, ты сама напросилась. Назвала меня козлом. Сказала, что не хочешь от меня детей. А могла бы, между прочим, и залететь. Растила бы сейчас ляльку в достатке и благе. Я бы ребёнка никогда не бросил. Обеспечил бы вас от и до. Но ты всегда хотела чего-то большего, всё работала, всё сама, всё стремилась непонятно к чему. А довольствовалась бы малым и была бы счастлива.

— И какое же счастье, что я так не сделала, — усмехаюсь я.

— Ой, ну скажи ещё, что твой бородатый лучше меня, — ковыряется он в салате.

— Не скажу. Нет ни одной категории, по которой мне пришло бы в голову вас сравнивать.

— И всё же ты не за сантехника замуж собралась. За директора холдинга. И о тебе это тоже многое говорит.

— Девушка, будьте добры, — подзываю я любезно откликнувшуюся официантку. — А есть у вас в меню супы? Что-нибудь типа рассольника или харчо. Чтобы горячее и остренькое?

— Есть мексиканский суп «Чили кон корне» с говяжьим фаршем, фасолью и перцем чили, — вежливо склоняется она ко мне.

— Вот, самое то, — показываю я большой палец. — Будьте добры! Погорячее и перца туда побольше.

— Что остренького захотелось? — усмехается Бережной, когда она удаляется на кухню.

— Ага, а то знаешь, что-то надоело пресное. Парень у меня скучный. Не бьёт, не оскорбляет. На работе между совещаниями не трахает. Потраченные деньги не считает. И самое неприятное, уважает, гад. И это ещё, — щелкаю я пальцами, словно забыла слово. — Ах, да! Любит.

— Хочешь сказать, что я тебя не любил? Да я тебя до сих пор люблю. Люблю. Понимаешь?

— Понимаю. А в водопад бы за мной прыгнул?

— Ну, начинается, — лезет он в карман за сигаретами.

— Здесь не курят, — показываю ему на табличку.

— Пля… жный отдых, всё забываю про эти новые порядки, — и подливает себе ещё минеральной воды. — Что тебе дался этот чёртов водопад? Ну, поскользнулась. Ну, упала. Ну, испугалась. С кем ни бывает. Всё обошлось. Забудь!

— Ген, а почему ты за мной не прыгнул?

— А зачем? — пожимает он плечами и равнодушно делает глоток. — Я даже не сомневался, что ты выплывешь.

— А вот я сомневалась, когда так треснулась об эту скалу, что у меня искры из глаз посыпались. Когда ухнула в ледяную воду. Когда не понимала где верх, а где низ. Барахталась там, чувствуя, как заканчивается воздух.

— Да помню я, помню, как ты потом дрожала. И шишку твою смешную на лбу, — улыбается он. — Малыш, всё обошлось. Всё хорошо. И давай, бросай своего рыжего и поехали отсюда.

— Нет, Ген. И знаешь, почему? — киваю я, когда передо мной ставят керамическую тарелку с супом, очень похожую на большую чашку с ручкой. — Потому что он бы прыгнул. Не раздумывая прыгнул бы. И вот ещё что. Запомни это. Навсегда, — беру я за посудину за ручку. Встаю. — Женщин. Бить. Нельзя.

И выплёскиваю на него суп.

Жирный. Горячий. Острый. Томатный.

Меня отпускает тошнота от одного вида этого пятна, расползшегося по его рубашке и пиджаку. А от вида подскочившего матерящегося Бережного ещё больше. Но сев на место, я жалею только об одном: что так мало попало на лицо. Хотя, чего уж, попало. Хорошо попало. А ещё у меня неожиданно появляется аппетит.

И пока этот Крокодил бегает в туалет замываться, а официанты убирают, с удовольствием наворачиваю незаслуженно недооценённый «Цезарь».

— Девушка, великолепный салат, — довольно вытираю я салфеткой губы, улыбаясь любезной официантке. — И суп тоже отменный. Передайте, пожалуйста, глубокую признательность повару от меня и особенно от моего спутника.

Рубашка мокрая и грязная. Лицо красное и злое. Без пиджака, но слегка присмиревший. Именно так Бережной возвращается.

Качает головой, глядя на меня. Кивает официанту, что «да» его заказ можно подавать.

«Ты гляди-ка, и аппетит у него не пропал, после «горячего», — хмыкаю я про себя. Но улыбку не скрываю.

— Всё, Танкова? Мы в расчёте, раз лыбишься? — крутит он в руках чистую накрахмаленную салфетку и откладывает на стол за ненадобностью. Он теперь погрязнее любой самой замызганной салфетки.

— Как знать, Геннадий Викторович, — красноречиво кошусь я на чай, от которого поднимается пар и отламываю чизкейк.

— Ой, думаешь, бородатый твой святой? — брезгливо морщится он. — Думаешь, он всё делает правильно, красиво? — морщится ещё сильнее, когда перед ним ставят пасту с мясным соусом.

— Никто не святой, — неопределённо пожимаю я плечами, уже догадываясь, что не только Артём собирал на него информацию, Бережной тоже не зря тут ошивался.

— Я тебе расскажу сейчас про это их объединение и про холдинг, — накручивает он на вилку спагетти.

«Ну хоть не про его баб, — с облегчением выдыхаю я. — А то мне одной за глаза».

— Ты вообще в курсе что происходит? Или твой без пяти минут муж не удосужился рассказать?

— Смотря о чём, — опять даю я туманный ответ, отхлёбывая остывающий чай. — Но историю о том, что «ЭйБиФарм» раньше был с «Эллис-Групп» единым предприятием я знаю.

— А что после смерти Лисовского дела на «Эллис» идут совсем плохо?

— Ген, рассказывай, не томи меня этими наводящими вопросами. Не думаю, что это изменит моё отношение к Артёму, но ты же всё равно не успокоишься, пока не вывалишь мне всё, что знаешь, правда?

— Я, конечно, понимаю, что с милым рай и в шалаше, но не хочу, чтобы ты нуждалась и жила впроголодь. А если твой будущий муж повесит себе на шею этот камень, то пойдут они на дно со своим холдингом как Му-му.