Снегурочка для детей министра (СИ) - Лартер Элли - Страница 26

– Ты против?! – сразу расстраивается Антон.

– Да нет, просто... – начинаю я оправдываться, но если честно, и сама толком не знаю, что сказать.

Я не готова?! Я ведь влюблена в другого мужчину! Или это просто бред полный, фантазия, блажь, которая никогда не сбудется?!

Мы с Матвеем Тихоновичем – совершенно разные люди. По возрасту, по социальному статусу, по финансовому положению, по ценностям, в конце концов... Антон же – вот он, простой и понятый, моего возраста, с моей профессией, с похожими интересами и планами на жизнь...

– Я согласна, – говорю я в конце концов, и Антон едва ли не в ладоши хлопает:

– Ура! Отлично! Я очень рад!

Мы договариваемся обсудить детали после рабочей смены, и у меня даже настроение поднимается ненадолго, но когда кончается обеденный перерыв и все возвращаются на площадку, я вдруг понимаю, что что-то изменилось. С первого взгляда – все окей. Все делают свою работу, готовятся к съемкам, но... Люди шепчутся между собой. Обсуждают что-то.

Я подхожу к Антонине Сергеевне спросить, в чем дело.

Она смотрит на меня грустно и, поджав губы, сообщает:

– У Матвея Тихоновича Опалова забрали дочь.

– Что?! – у меня едва ноги не подкашиваются. Неужели это правда?! Неужели это действительно произошло?! Бедная маленькая Варя!

– До решения суда она будет находиться в детском доме, потом ее передадут матери.

– Но ее мать умерла! – кричу я так громко, что слышат все на площадке, кажется, и все смотрят на меня...

– Эльвира, детка, я думаю, что все это не наше дело, а нам лучше заняться своим – съемками, – говорит Антонина Сергеевна. – Матвей Тихонович разберется сам со своими проблемами...

– Но... – выдыхаю я в отчаянии, понимая, что эмоции не позволят мне сейчас просто замолчать и продолжить работу как ни в чем не бывало. – Вы ведь его соседка! Вы ведь знаете, что Матвей Тихонович – прекрасный, заботливый, любящий отец! Что дети у него всегда счастливы, здоровы, ухожены, накормлены! Что они совершенно ни в чем не нуждаются, а уж тем более – в выдуманной службой опеки матери! Настоящая мама детей умерла несколько лет назад после продолжительной болезни! А та ужасная женщина, которой они собираются отдать девочку, – всего лишь суррогатная мать, и ей нужны только деньги, не дети! Ваши близняшки дружат с Богданом и Варей, а теперь... теперь Варю забрали – и отправили в детский дом!

– Да, это действительно ужасно, – соглашается женщина, и я вижу искреннее сострадание на ее лице. – Я тебе больше скажу: не только я, но и еще несколько членов съемочной команды живут в том самом поселке и знают, что Матвей Тихонович – замечательный папа для своих малышей. Но мы можем только ждать и верить... и заниматься в это время своими жизнями.

– Но почему... почему мы не можем поднять волну общественного осуждения?! – возмущаюсь я. – Рассказать обо всем средствам массовой информации, например?! Или прийти к стенам того детского дома с плакатами и требованиями немедленно отдать ребенка законному отцу?!

– Детка, – Антонина Сергеевна берет меня под локоть и осторожно утаскивает в сторону, чтобы остальные члены съемочной группы не слышали продолжения разговора. – Поверь, я хотела бы так сделать. Хотела бы спасти малютку Варвару. Но есть силы гораздо выше и сильнее.

– Политика... – морщусь я, и мой пыл резко поумеривается.

– Да, – женщина кивает. – Все верно, политика. Если я или кто-нибудь из моей съемочной команды выступит против происходящего – начнутся увольнения, полетят головы, сериал закроют, мы все останемся без работы...

– А я... – начинаю в отчаянии, но Антонина Сергеевна и меня на место ставит:

– А ты еще и без учебы останешься, детка. Обидно будет получить приказ об отчислении, когда учиться осталось всего несколько месяцев...

– Но неужели... неужели совсем ничего нельзя сделать, Антонина Сергеевна?! – спрашиваю я, и эта вселенская несправедливость буквально разрывает меня изнутри на части.

– Пока нет. Посмотрим, что будет дальше. Возможно, меня и других жителей поселка будут вызывать в суд в качестве свидетелей.

– А если вас попытаются подкупить, чтобы вы сказали, что Матвей Тихонович – изверг и тиран?! – спрашиваю я с вызовом.

– Такого не будет, – уверяет меня Антонина Сергеевна, и мне ничего не остается, кроме как вернуться к съемкам: обеденный перерыв давно закончился, пора идти в кадр и снимать, как бы плохо ни было на душе...

Через несколько часов, когда рабочая смена заканчивается, ко мне подходит Антон. Как и остальные члены команды, он видел мою истерику, так что теперь ведет себя гораздо более сдержанно и осторожно:

– Привет.

– Привет, – киваю я и не знаю, как вежливо его отшить. Он замечательный, но ни о каких свиданиях я теперь и думать не могу...

– Ты теперь вряд ли в настроении идти в кафе или кино, – понимающим тоном говорит Антон, и я киваю, грустно улыбаясь:

– Ты прав. Спасибо, что ты понимаешь.

– Значит, ты знакома с Матвеем Тихоновичем Опаловым и его детьми? Я уже видел, как они приезжали на площадку...

– В новогодние праздники я приходила к ним с поздравлением в роли Снегурочки, – киваю. – И мы сдружились.

– Ясно, – говорит Антон. – Это здорово. Но очень жаль, что произошла такая ситуация. Если честно, я мало что понял, но...

– Забей, – говорю я ему.

– Что? – переспрашивает парень.

– Просто забей, – повторяю я. – Антонина Сергеевна права: все это не касается вас, лучше не вмешиваться...

– Вас?! – хмыкает он. – А тебя касается, значит?!

– Меня да, – я вздыхаю.

– И что ты будешь делать? – спрашивает он.

– Пока не знаю, – пожимаю плечами.

Мы с Антоном прощаемся, он уезжает на такси, съемочная площадка постепенно пустеет, только техники разбираются со светом и декорациями, тихо переговариваясь, а я решаю, что мне просто необходимо поехать к Матвею Тихоновичу и поговорить, может, даже помочь с чем-то. И дело вовсе не в том, что я влюблена в него, а он сам предлагал мне пойти на свидание... Мы все равно давно уже не чужие люди, это надо признать. Матвей Тихонович не оставил меня в беде, когда я болела, и я тоже не могу оставить его.

Такси быстро довозит меня до ворот поселка, охрана пропускает уже без лишних вопросов, и я медленно бреду к дому Опаловых по дорожкам, которые сегодня почему-то не расчищены от снега...

Дверь мне открывает няня Маша.

– Здравствуйте, Мария Петровна, – говорю я, не решаясь переступить порог, но женщина пропускает меня с теплотой в глазах:

– Хорошо, что вы пришли, Эльвира.

– Да?! Почему же?!

– Он совершенно разбит. Никого не хочет видеть. Сидит в детской с Богданом – и все. Даже не ест ничего.

– И что, думаете, я смогу как-то помочь?! – если честно, мне уже начинает казаться, что я зря приехала, и что Матвей Тихонович просто выгонит меня.

– Не знаю, – женщина пожимает плечами. – Но даже если вы не сможете помочь ему – поможете Богдану. Он у нас всегда был очень спокойным и даже флегматичным мальчиком, но теперь, когда у него забрали сестру, он места себе не находит: кричит, плачет, швыряется вещами...

– О боже, – я закрываю рот ладонью и в этот самый момент слышу очередной грохот из глубины дома.

Я стою на пороге и переминаюсь с ноги на ногу. Никак не решаюсь сделать первый шаг. Мария Петровна прекрасно понимает меня – а потому не торопит, с уважением относится к тому, как я собираюсь с силами.

Верите вы мне или нет, но мне действительно очень, просто невероятно страшно идти сейчас вглубину этого дома, уже ставшего таким родным.

Страшно сталкиваться взглядами с Матвеем Тихоновичем – разбитым, потерянным, глубоко несчастным, – и даже с маленьким Богданом, для которого разлука с любимой младшей сестренкой – самое большое потрясение в жизни... после, разве что, трагической смерти матери несколько лет назад – но этот ужасный эпизод он вряд ли помнит по-настоящему...