Морана - Кулаков Алексей Иванович - Страница 11

– Спасибо, дальше я сама.

Что-то тихо бумкнуло о пол, затем дверь вновь скрипнула и за ней тихим баритоном напомнили:

– Подожди, папку с документами забыла! Вот, теперь порядок.

– До завтра, Сергей Гаврилович…

С трудом дождавшись, пока подопечная закроет дверь в номер, воспитательница перестала изображать Сонную принцессу и села на кровати – чтобы тут же удивиться виду аккуратных фанерных чемоданчиков, и почти без перехода недовольно сморщить нос.

– Фу! Саша, чем это от тебя так сильно воня… Пахнет?!?

Поддернув подол самолично сшитого летнего сарафана, довольная как незнамо кто блондиночка мелодично рассмеялась:

– Запахом победы, Татьяна Васильна!

– А на мой взгляд, сгоревшим порохом, железками и… И горелым машинным маслом? Надеюсь, ты в нем не измазалась?

– Нет, я же аккуратно. Зато постреляла из крупнокалиберного пулемета Владимирова: такая мощь!.. Особенно спаренная зенитная установка: представляете, броневую плиту толщиной в два сантиметра с километра в натуральный дуршлаг изрешетили!!! Я рядом с ней сфотографировалась на память.

– Э-э?.. С установкой?

– Да нет же, с плитой! Завтра еще из нового пулемета Горюнова постреляю, и Василий Алексеевич обещал дать попробовать его новый «ручник» с переходником под ленту!..

Присев на кровать, советская пионерка вытащила из-под нее свой чемодан и достала «домашний» сарафанчик из ситца веселенькой расцветки.

– Тебя что, прямо на заводское стрельбище возили?

– Да, еле-еле уговорила. Я в душ!

– Подожди, а что в чемоданчиках?!?

Дотянувшись до висевшего на спинке кровати полотенца, параллельно Александра без какого-либо почтения легонько пнула лакированую фанеру.

– Вот в этом строительно-монтажный пистолет, а вон в том мои новые спортивные – самозарядный малокалиберный карабин, револьвер, и крупнокалиберный пистолет под тэ-тэшный патрон. Сергей Гаврилович еще грозился в минское стрелковое отделение ОСОАВИАХИМА пять новеньких АВС-3М прислать, но это месяца через два, не раньше…

Проводив воспитанницу долгим взглядом, Белевская вскоре обнаружила, что так и сидит с открытым в изумлении ртом – что тут же и поспешила исправить. Поднявшись, присела возле плоского и продолговатого чемоданчика: провела кончиками пальцев по его округлым уголкам, и отжав пружинные защелки, подняла крышку. Внутри, на отформованном ложе, покоился красивый и словно бы игрушечный карабин со странным прикладом, в котором выпилили большую дырку. И рукоять – ее что, из глины лепили?! Осторожно потыкав в наплывы и выемки, женщина убедилась, что «лепили» все же из полированной древесины ореха. Рукоять длинноствольного револьвера при изготовлении тоже словно бы давил пальцами некий «гончар» по дереву; в отдельных выемках покоились небольшие пустые обоймы для карабина и принадлежности для чистки-смазки и прочей оружейной ласки.

– Гм-да.

Так же аккуратно вернув все как было, воспитательница полюбопытствовала содержимым второго чемоданчика – внутри которого лежало угловатое вороненое чудовище, которое даже просто тыкать пальцами не хотелось. Еще три пачки маленьких патрончиков, принадлежности, и внезапно – упаковки с длинными строительными дюбелями и «ершами» из каленой стали, на которые плотники крепили окна и двери в проемах. Защелкнув замочки, Татьяна Васильевна подсела к столу, и целую минуту посомневавшись, все же открыла красивую папку из красного плотного картона: внутри было полтора… Два десятка авторских свидетельств, запечатанный конверт, подписанный «Липницкой Г.И. лично в руки!» и какие-то чертежи.

– Пороховой гвоздезабивной пистолет… Пневматический нейлер[3]? Пневматическая углошлифовальная машинка… Хм, гайковерт. Шпилькозабиватель!?

Непроизвольно прикоснувшись к порядком растрепавшейся прическе, которую удерживали на месте только женские шпильки-заколки для волос, Белевская от греха подальше перестала просматривать свидетельства и закрыла папку. Вздохнула, пересела на свою кровать и начала готовить свой поход в душ, озадаченно пробормотав под нос:

– И откуда только все и берется…

С началом октября в Минск пришли осенние дожди: с одной стороны, они наконец-то прибили и смыли прочь всю летнюю пыль – с другой же, развели изрядную сырость и слякоть. В детдоме даже устроили настоящую полосу препятствий для тех, кто возвращался в его теплые и сухие стены: сначала школьники должны были рядом с крыльцом пошоркать подошвами ботинок о десяток наваренных на железную раму прутьев, сбивая крупные пласты уличной грязи. Затем наверху крылечка их ждал прямоугольник с растянутым на нем куском панцырной сетки от списанной койки – после чего ребята и девчата могли пройти внутрь, где под бдительным присмотром злобствующих дежурных с кумачовыми повязками на рукавах старательно вытирали почти чистую обувь о грубую влажную тряпку. Кстати, злобствовали постовые-старшекласники по той причине, что это именно им надо было раз в полчаса полоскать в холодной воде грязную и противную ветошь…

– Привет, Морозова!

Ближе к вечеру поток детдомовцев почти иссякал (какая радость гулять под дождем?) и дежурные резко добрели – кроме того, в строгих правилах всегда были исключения. Поэтому, когда половинка массивной входной двери звякнула возвратной пружиной, пропуская внутрь усталую девочку-подростка, сидящий за столом при входе девятиклассник сначала приветливо ей кивнул, и только потом выполнил поручение:

– Зося Брониславовна сказала, чтобы как придешь – сразу к директору.

– Спасибо.

– Да ладно, чего там…

Самой секретарши на рабочем месте уже не было, но это не смутило блондиночку: постучав по крашеной филенке кончиками ноготков, и услышав невнятно-приглашающий возглас, Александра уверенно проникла в святая святых детдома – кабинет его руководителя.

– А, Саша? Заходи: у меня к тебе серьезный разговор насчет… Подожди, а ты почему в верхней одежде?

– Дежурный сказал, что надо сразу к вам.

– Тц! Ты поди еще и не ужинала? Иди-ка переоденься, потом в столовую, и уже из нее сразу ко мне.

Кивнув, формальная восьмиклассница Морозова (которой администрация детдома в виде ее директрисы устроила как бы экстернат за «выпускной» седьмой класс) оставила Галину Ивановну наедине с раскладками продуктов на следующий месяц. Поднявшись на второй «девочковый» этаж и сменив в общей спальне синее парадно-выходное платье и коричневые рейтузы на «домашний» наряд из такого же, но откровенно старенького платья и аналогичных штанишек, уставшая за весьма насыщенный день девочка… Хотя пожалуй, уже можно было говорить – юная девица! Так вот, умотанная девица-красавица побрела обратно на первый этаж, где имелось замечательное место для голодных сирот. Не так, чтобы прям особо (еще бы Саша голодала, со своими-то талантами), но желудок явно не возражал против еще одной порции питательных калорий…

– Морозова!!!

Морщится блондиночка начала минуты за две до того, как ее окликнул командир второго отряда пионерской дружины минского детского дома номер четыре: пятнадцатилетний Егор Тупиков не скрывал того, что видит свое будущее в партийно-организационной работе, и усиленно нарабатывал опыт и авторитет перед скорым вступлением в комсомол. Как умел, конечно: а так как он при этом еще и довольно сильно соответствовал своей фамилии, то общение с ним было тем еще удовольствием.

– Да стой ты!

Неохотно притормозив, лиловоглазая пионерка вопросительно поглядела на деловитого командира собственного пионэрского отряда.

– Ты же художница?

– Нет.

Моргнув, будущий винтик партийного аппарата ВКП (б) сбавил напор:

– А-пф… Как это нет? Ты же в этой, в Музыкальной школе уже третий год учишься!?

– Именно что в Музыкальной. На профессионального художника обучают в специальных художественных училищах.

– Э-э… Все равно: раз хорошо рисуешь, будешь помогать делать новую стенгазету, и плакаты для класса физики!