Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 29

На месте филармонии было другое здание, одноэтажное, с высокими арочными окнами и высоченным арочным главным входом, придающими сооружению восточный колорит. Как поведал извозчик, в нем располагается Новая купеческая биржа. Что ж, шумный базар — дело восточное.

Насколько я помню, гостиница «Красная» в советское время имела цвет названия только на первом этаже, а выше была бледно-розовая с белым, а у «Бристоля» стены желтовато-серые с белыми полосами. Белыми были и кариатиды по бокам от главного входа, поддерживавшие головами и одной рукой опоры балкончика над ним, а второй, ближней к двери, схватились за чугунные петли, из-за чего напоминали пассажиров тряского трамвая. Швейцар был в черной папахе и длинной, ниже колена, красной шинели с блестящими бронзовыми пуговицами в два ряда, из-под которой выходили черные сапоги с ровными голенищами, без «гармошки» в три-пять складок, как у щеголей-пролетариев. Убедившись, что пассажир пролетки прибыл именно к ним, швейцар обернулся к двустворчатой деревянной двери со стеклянными вставками в верхней части и длинными, с метр, рукоятками из бронзы, и молча кивнул. Тут же на улицу выбежали два подростка лет четырнадцати-пятнадцати в черных фуражках с названием гостиницы на околышке, красных коротких курточках с бронзовыми пуговицами в один ряд и черных шароварах, заправленных в короткие черные сапожки. Схватив мой багаж, понесли его внутрь мимо швейцара, державшего дверь открытой.

Я заплатил извозчику двадцать пять копеек и предложил:

— После обеда мне нужно будет покататься по городу до вечера. Заплачу два рубля.

— Обязательно приеду, барин! — обрадовался он.

Уже начиная с фойе, становилось понятно, что «Бристоль», не побоюсь этого слова, изящней «Лоскутной». Чувствовалась в нем южная наполненность светом, воздухом, яркими красками. Это при том, что в советское время гостиница казалась мне казённой, мрачной. Электричество, телефон и лифт в наличии. И прислуга вышколеннее. Несмотря на то, что я не похож на большую часть их постояльцев, как догадываюсь, купцов и биржевых маклеров, оба портье в возрасте немного за тридцать встретили меня улыбками.

— В каком номере желаете остановиться? — спросил один из них, обладатель тонких коротких черных усиков уголками вниз, хотя шевелюра у него была буйная.

— С ванной и телефоном. Лучше на третьем этаже с окнами на Полицейскую, — уверенно произнес я, прикинув, что на втором наверняка номера люкс, а зачем мне так много и дорого⁈

Пока портье просматривал список свободных номеров, его коллега с более «взрослыми» усами поинтересовался:

— Вы останавливались у нас раньше?

— Нет, знакомый посоветовал, — ответил я.

— Есть такой номер. Один остался. Три восемьдесят в день, — радостно оповестил первый портье. — Возьмете?

— Конечно, — согласился я и положил на стойку таможенный паспорт. — Пробуду у вас несколько дней, пока не найду постоянное жилье.

— Я прикажу, чтобы вам каждый день приносили «Одесский листок» с объявлениями. Там часто бывают предложения по квартирам, — пообещал второй.

Несмотря на всю вышколенность, первый портье не смог скрыть удивление, ознакомившись с записями в моем паспорте. Я подумал, что поразило его то, что какой-то штурман снимает у них номер. Оказалось, что больше заинтересовало место выдачи.

— Извините за любопытство, вы давно из Порт-Артура? — немного смущаясь, поинтересовался он.

— Выехал пятнадцатого ноября, когда японцы захватили гору Высокую и начали обстрел города не только из осадной, но и из обычной артиллерии. Оставаться там дальше было слишком опасно. На джонке, на которой я вывозил гражданских из Порт-Артура в Чифу, переправился в китайский Хулудао, оттуда по суше верхом на лошади, объезжая захваченные японцами территории, добрался до Мукдена, а дальше на поезде до Москвы и потом сюда, — подробно рассказал я и не удержался о хвастовства: — В одном переходе от Мукдена нарвался на японский патруль и убил из засады трех солдат.

Оба портье и оба мальчишки, которые принесли мой багаж, посмотрели на ружье в чехле, потом на меня, потом опять на него.

Я кивнул, подтверждая их предположение, и добавил ёмкую подробность:

— Патроны были заряжены волчьей картечью.

В общем, и в этой гостинице я получил свою минуту славы.

Номер тридцать шесть был меньше, чем в «Лоскутной», всего одна большая комната с кроватью, диваном, столом, тремя стульями и тумбочкой с телефоном и санузел с унитазом-«тюльпаном», умывальником, сидячей ванной и всего четырьмя полотенцами на вешалке. Настольный, деревянно-металлический, покрытый черным лаком телефон, раза в два больший, чем в годы моей молодости, был фирмы «Эрикссон», с такой же, как у настенного, трубкой с двумя динамиками и срабатывал после снятия ее. Рядом стоял черный высокий узкий деревянный стаканчик с двумя остро заточенными карандашами и лежали стопка маленьких листов бумаги для записей, путеводитель «Одесса и ее окрестности» тысяча девятьсот девяносто второго года издания и приклеенный в картонке лист с перечнем адресов, не меньше трех десятков.

— Что это за адреса? — спросил я у мальчишек, которые принесли мой багаж.

Оба сально ухмыльнулись, и тот, что выглядел старше, ответил:

— Для одиноких мужчин.

— Бордели, что ли? — задал я уточняющий вопрос.

— Ага! — радостно ответили они хором.

— Мне пока бесплатно дают, — не удержался я и похвалил себя еще раз.

Хвастун может быть не одесситом, но одесситу деваться некуда.

32

Питание в ресторане гостиницы «Бристоль» было на высоте и при этом намного дешевле, чем в Москве. Правда, взял я то, что в будущем будут называть комплексным обедом — стандартный набор из пяти блюд всего за полтора рубля: паштет из гусиной печени, потаж крем де валяй (суп из курицы со сливками), жареная камбала-глосса, беф-эстуфато (тушеная говядина) и чашка кофе с молоком, который я не употребляю, поэтому заменил на стакан чая с лимоном. За рюмку ледяной водки пришлось доплатить двадцать копеек и плюс чаевые — всего два рубля.

Извозчик уже ждал меня:

— Куда поедем, барин?

— Я в детстве жил в Одессе. Хочу посетить памятные места. Давай сперва на Дерибасовскую, и не спеши, — сказал я.

Все было так и не так, как раньше. Казалось бы вот оно, как в будущем, а потом вдруг бац — и неизвестное прошлое. Складывалось впечатление, что в одну Одессу нельзя приехать дважды. Поражало количество киосков, продававших все подряд, и чистильщиков обуви, будто люди здесь выходили из дома только для того, чтобы купить мороженое или газету, почистить обувь и сразу вернуться.

В доме номер четыре была канцелярия градоначальника Одессы, а в следующем по этой стороне проживал он сам. Нехило так устроился в длинном двухэтажном белом особняке с башенкой, покрытой жестью! На углу Ришельёвской начиналась конка до Ланжерона. Проезд в один конец стоил пять копеек, о чем громко кричал кондуктор, хотя все наверняка и так знали. Видимо, делал это в рекламных целях, потому что в вагоне было всего два пассажира.

Пивной бар «Гамбринус», в котором я провел много приятных часов в компании однокурсников и не только, отсутствовал от слова совсем. В здании сейчас гостиница «Франция». В годы моего курсантства бокал пива там стоил тридцать три копейки, ровно в полтора раза дороже, чем в других пивнушках города, но в нашей среде было особым шиком оттянуться в «Гамбурге», как мы называли. Может быть, потому, что в нем, единственном подобном заведении города, был туалет. Не знаю, в чем заключался скрытый иезуитский план советских властей, строивших пивные бары без туалетов. Может, хотели, чтобы отливали в своих квартирах (всё лучшее — семье!) или милиция не скучала, потому что делали это в подворотнях соседних домов, жильцы которых звонили в правоохранительные органы о злостных нарушителях общественного порядка и требовали наказать. Прилетала «канарейка», как называли машины патрульно-постовой службы из-за желто-синей раскраски, и ловила кого-нибудь или, что случалось чаще, пыталась. Милиционеры успевали заметить, как несколько курсантов возвращались из подворотни в бар, забегали следом, а там в клубах густого сизого табачного дыма, от которого резало в глазах, почти все в сине-черной морской форме, пойди угадай! Обычно появление наряда, зная, причину и чем все закончится, встречали дружным гоготом. Как ни странно, милиционеры тоже смеялись. В те времена в Одессе кто не дружил с юмором, тот рогуль, то есть понаехавшая, тупая деревенщина. Извозчик подсказал, что неподалеку есть пивной бар с таким названием. Наверное, тот, что описал Куприн, но мне туда не надо.