Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 14

— Тогда тебе надо в партию Ленина-Сталина вступить, — предложил он, поскольку сам уже стал кандидатом, и выдал речевку: — В такой трудный для страны момент, когда враг на пороге нашей столицы, каждый настоящий советский человек обязан примкнуть к ее руководящей силе!

Такие идиоты не реагируют на логику, но хорошо ведутся на эмоциональные посылы, поэтому без всякой связи выдал ему один из таких, приписав известной исторической личности:

— Ничего, встретим и проводим немцев до их дома. Еще Наполеон сказал: «Когда вы решите, что победили русских, вдруг окажется, что они только начали воевать».

Комсорг Раков знал, кто такой Наполеон, поэтому взял эту фразу на вооружение — повторил на следующем собрании комсомольцев по случаю наших побед, не забыв упомянуть, что услышал ее от товарища Студента. Для него и таких, как он, деревенских парней ссылка на человека с неоконченным высшим образованием была весома. Так я стал еще и воином пропагандистского фронта.

16

Во второй половине дня нас отпускали в город, довольно таки цивильный, сказывалась близость к Москве. Много трех- и пятиэтажных домов со всеми удобствами, есть несколько промышленных предприятий, включая чулочную фабрику, которая, как у меня сложилось впечатление, являлась основным поставщиком невест для неженатых летчиков. Вернувшись из увольнения, почти каждый сообщал, что познакомился с «чулочницей». По нынешним маркам летчики — завидные женихи. Лейтенант получает в два раза больше, чем работяга, семейному сразу предоставляют бесплатное жилье, да и престиж высокий.

Вышел и я как-то прогуляться. Заглянул в магазины с пустыми полками. Сразу вспомнил последние годы развитого социализма. И тогда не было войны. На танцы я не ходил. В клубе фабрики шел фильм «Антон Иванович сердится», в котором хорошее старое боролось с хорошим новым и побеждали обе стороны. Я его видел в детстве. Даже тогда фильм показался мне надуманным. На стенде рядом с большой разноцветной афишей было приклеено маленькое, напечатанное на машинке объявление, что в клубе работает библиотека. На Полигоне была своя, но там только идеологически верная литература. Может, здесь попадется что-нибудь неформатное?

Это было небольшое помещение, разгороженном на две неравные части деревянным барьером высотой мне по пояс. В большей части стояли четыре стола и по четыре деревянных стула возле каждого. На стенах военные агитационные плакаты, незамысловатые и эмоциональные. В меньшей за пятым столом со стопками книг сидела миловидная улыбчивая девушка с завитыми светло-русыми волосами, голубыми глазами и подкрашенными губами, одетая в глухое темно-бордовое с желтыми и белыми горошинами платье с длинными рукавами и чем-то вроде галстука бело-желтого цвета. На вид ей лет восемнадцать. Позади девушки были полки с книгами и открытая дверь в соседнее помещение, книгохранилище, откуда исходил запах опавших листьев. Не знаю, где и как обзаводятся им старые книги.

Я поздоровался, спросил:

— Можно у вас почитать что-нибудь прямо здесь?

— Конечно, товарищ летчик! У нас есть читальный зал, — показала она на четыре стола. — Или запишись в библиотеку и возьми с собой. На одни руки разрешено выдавать не более трех книг на срок две недели, но тебе можно будет и дольше.

— Записываться не буду, потому что могу не вернуть книги, а не хотелось бы обижать такую красивую девушку, — сказал я.

Она прямо таки зарделась от счастья и молвила немного патетично:

— Не обидишь. Я всё понимаю: война.

Еще один комплимент — и придется жениться, что в мои планы не входило, поэтому сменил тему:

— Есть какая-нибудь научная литература по химии?

— По химии⁈ — удивилась она.

— Да. Я студент отделения неорганической химии Одесского университета, взявший академический отпуск до конца войны, — поставил в известность библиотекаря.

Эта информация сработала круче комплимента. Я превратился в принца сразу на двух белых конях, один краше другого.

— Сейчас я посмотрю в научном разделе, подожди, — произнесла она и упорхнула в книгохранилище.

В библиотеке было тепло, поэтому я расстегнул шинель, снял шапку и сел за ближний стол, где лежала толстая подшивка газет «Правда» за этот год. Рупор пропаганды ядрено вонял типографской краской. Такая же подшивка есть в нашем красном уголке, как называлась комната для коммунистических, комсомольских и любых других собраний — обязательный атрибут нынешних организаций, предприятий любого размера и вида деятельности. Отодвинул ее на другой край стола и накрыл шапкой.

— Вот, нашла! — радостно известила библиотекарь, возвращаясь из книгохранилища. — «Курс общей химии (неорганической)» Меншуткина Б. Н. тысяча девятьсот двадцать девятого года.

Книга писалась не один год, так что там вряд ли есть что-то интересное, появившееся за четыре года моего отсутствия, поэтому произнес с юношеским пренебрежением:

— Старье! Ладно, извини, что побеспокоил!

— Нет, что ты, у меня так мало читателей! — призналась она и предложила: — Заходи, когда будет возможность. Я поспрашиваю в других библиотеках города. Может, у них найдется что-нибудь новое по химии.

Ей так хотелось стать счастливой, завести своего летчика. Война повыбивает многих потенциальных женихов, на всех не будет хватать.

— Обязательно зайду, — пообещал я, зная, что такое не случится.

Зачем ломать ей жизнь⁈ Оставаться в СССР после войны я не собираюсь. Иначе дальше будет комната в коммунальной квартире, где придется общаться шепотом, чтобы соседи не подслушали, склоки на общей кухне, очереди в единственный туалет и женские трусы на радиаторе, как символ семейного счастья. Это не считая руководящей роли коммунистической партии, которая лучше тебя знает, что тебе надо, и за отказ от навязанного счастья оправляет в концлагерь. Если еще и дети появятся, сбежать будет практически невозможно. Одному бы выбраться.

17

Тринадцатого декабря вылетели на бомбежку десятью исправными самолетами. Через несколько минут три по очереди полетели в обратную сторону из-за технических неисправностей. Разбомбили с горизонтального полета колонну отступающей техники, попав под зенитный обстрел. Мне пришлось побывать под обстрелом дважды, потому что теперь являемся штатными «фотографами» полка. Строй держать не надо было, поэтому проскочили без пробоин.

На следующий день летали эскадрильями. В первой было шесть самолетов, в нашей пять, поэтому построились широким клином. Мой самолет был крайним на правом пеленге. Истребители не сопровождали нас. Сказали, что уже дежурят там. С высоты две с половиной тысячи метров сбросили ротативно-рассеивающие бомбы на длиннющую колонну отступающей пехоты. Солдаты бросилась врассыпную на заснеженные поля, которые словно бы покрылись темными плешинками. Многие там и остались лежать. Для этих бомб не требуется высокая точность, они накрывают большие площади, около пятисот квадратных метров каждая с такой высоты. Наши оружейники терпеть их не могут, потому что снаряжать надо вручную, а это уложить правильно в кассеты несколько десятков маленьких осколочных. Если вылет отменяли, приходилось разряжать.

Вернувшись на аэродром, подождали, когда самолеты снарядят по новой, и вылетели во второй раз. Сразу за линией фронта нас атаковала четверка «Хе-113». Наших истребителей там не оказалось, отбивались сами. Даже я пострелял, когда вражеский самолет выскочил перед моим носом. Вроде бы попал. Он ушел вниз вправо и больше не появлялся.

В третий раз слетали без происшествий, накрыв колону техники, которую минут за десять до этого атаковала первая эскадрилья. Они накрыли головные машины, поэтому на дороге образовалась пробка. Танки объехали ее, а пехота обошла по заснеженным полям. Автомобили не рискнули — и поплатились, попав под маленькие осколочные бомбы. Трудно сказать, сколько мы вывели из строя, потому что колонна и раньше стояла, а загорелись всего две бензовозки.